С чем сталкиваются украинцы, депортированные в Россию
© Владимир Аносов/ РГ
С первых дней вторжения в Украину с особым остервенением Россия воюет против мирного населения нашей страны. Она бомбит, взрывает, расстреливает, грабит, пытает, морит голодом, холодом и жаждой украинских граждан. А потом «спасает» их от ужасов войны, вывозя в свои депрессивные регионы.
Дальний Восток, Красноярский край, Чувашия, Хакасия, Пензенская, Ярославская, Владимирская области — граждане Украины, вывезенные из зон боевых действий, обнаружены в 45 регионах РФ. Москва утверждает, что эти люди добровольно выбирают в качестве вожделенного пристанища Россию. Обходя вниманием такие «незначительные» детали, как то, что снаряды, от которых они убегали, были выпущены из российского оружия, и выбор у них был невелик: либо погибнуть под завалами разбомбленного этими снарядами дома, либо сохранить жизнь себе и своим детям, отправившись в Россию.
«А потом их танк выстрелил по нашему подъезду»
«Ви дзвоните агресору. Нагадайте йому про це!» — слышу я, набрав номер телефона жительницы Мариуполя Татьяны Стариковой (из соображений безопасности имя изменено). Бывшей жительницы. Сейчас она вместе с 75-летней мамой и 17-летним сыном находится в России. О чем, собственно, и сообщает мне «Киевстар», как и всем своим абонентам, набирающим сегодня номера российских мобильных операторов.
Но как раз ей меньше всего нужны напоминания об агрессии «братского народа». Ужас пережитого Татьяна едва ли сможет забыть до конца своей жизни.
Ее голос абсолютно спокойный и ровный. И от диссонанса между тем, как она говорит, и тем, о чем она говорит, до боли сжимается сердце. А когда понимаешь, что примерно такую же историю, с разницей лишь в деталях, могут рассказать тысячи наших соотечественников, становится еще страшнее.
«Мы жили в пятиэтажном доме в Левобережном районе Мариуполя. И когда все началось, думали, что это все ненадолго. Ну, постреляют, побомбят, но потом же российские войска оттеснят, и все обойдётся, — вспоминает Татьяна. — Однако взрывы гремели все ближе и снаряды во двор стали прилетать чаще. В подвале мы не сидели ни дня. Ни в нашем доме, ни в соседних не было ни одного подвального помещения, хоть как-то приспособленного для пребывания там людей. Сын неделю, скрючившись, пролежал в ванне. Почти с первых дней исчезли газ, отопление, электричество».
Есть готовили на улице. Под обстрелами и осколками от снарядов, летящих со всех сторон. «Быстро, но так, чтобы не наступить на мину, выбегаешь к костру, выливаешь воду в чан — и мигом обратно в подъезд, чтобы не зацепило. Потом, когда закипает вода, выбегаешь засыпать крупу. Еще через несколько минут — пробежка с солью. А когда чуть затихает, выходишь забрать кашу», — рассказывает Татьяна. Когда закончились запасы воды, брали ее из луж, топили снег, пили ту, что была в батареях.
На первом этаже их дома засели бойцы «Азова». Завязался ближний бой, и снаряд от танка влетел прямо в их подъезд. Начался пожар, который жители дома пытались погасить припасенными загодя огнетушителями. Но задымление было таким сильным, что, боясь задохнуться, они отказались от своей затеи. Понимая, что ночевать им больше негде, Татьяна с матерью и сыном в группе из 24 человек, четверо из которых были дети, пошли искать хоть какое-нибудь укрытие.
На ночлег расположились в полуразрушенном помещении, которое когда-то было отделением Приватбанка. «Но поспать нам не удалось. Вокруг все гремело, и когда стены сотрясались с особой силой, матери бросали детей в угол, падали на них сверху и хором читали «Отче наш». Там мы провели четыре дня и оттуда наблюдали, как в школу №10 зашли чеченцы, которые потом начали обходить близлежащие дома и выгонять оттуда людей. Видели, как российские военные зашли в ДК «Строитель», где пряталось большое количество мариупольцев, и строем вывели оттуда людей. Тогда с еще одной мамой и ее сыном мы двинулись в том направлении, где могли бы наконец оказаться в безопасности», — говорит Татьяна. Они долго шли пешком мимо неразорвавшихся снарядов, трупов, обломков, оборванных проводов и разрушенных зданий, пока не дошли до блокпоста самопровозглашенной «ДНР».
Там им пришлось еще сутки простоять под открытым небом. Количество людей, стремящихся выбраться из ада, было столь велико, что два небольших автобуса, которыми их перевозили на оккупированную территорию Донецкой области, вынуждены были курсировать без перерыва. «Ночью мы согревали друг друга, сбившись, словно стадо овец, и тесно прижимаясь плечами. А стоявшие на блокпосту российские военные удивлялись: «Мы не думали, что в Мариуполе осталось в живых еще так много людей!». В ночь с 23 на 24 марта мы эвакуировались. Сначала нас доставили в Новоазовск, а оттуда, спустя четыре дня, в фильтрационный лагерь в Снежном», — рассказывает Татьяна.
«Было страшно, больно и унизительно»
Как и у других жителей Левобережного района Мариуполя, у Татьяны с семьей было лишь одно направление — в сторону оккупированной части Донецкой области. Выбраться в сторону Запорожья или других украинских городов можно было лишь через территорию, прилегающую к металлургическому комбинату «Азовсталь», который оставался главным оплотом украинской армии и местом ожесточенных боев. Поэтому заявления российских властей о добровольной эвакуации жителей города на территорию России — это очередная циничная ложь в бесконечном списке инсинуаций, манипуляций, фейков и передергиваний Кремля.
«По нормам гуманитарного права вывоз жителей Мариуполя, вообще граждан Украины, на территорию России во время войны — это не эвакуация. Это депортация: без согласования с Украиной, с прохождением через фильтрационные лагеря и расселением в удаленных регионах России. Из Мариуполя на подконтрольную Украине территорию, в направлении Запорожья, полноценной эвакуации фактически не было — Россия блокировала. Вопреки ежедневным попыткам Украины такой коридор и эвакуацию обеспечить. Единственное исключение — недавняя эвакуация людей из бомбоубежищ «Азовстали», — утверждает директор по коммуникациям SCM, член наблюдательного совета Фонда Рината Ахметова Наталья Емченко. На горячую линию Фонда еще в начале марта стали поступать звонки от людей, нуждающихся в эвакуации. Самыми первыми были жители Волновахи и их родственники. Через несколько дней добавился Мариуполь. Спустя время начались звонки мариупольцев из фильтрационных лагерей в Донецке, Старобешево, Безыменном. Ав конце марта к ним добавились звонки из России — Воронеж, Тамбов, Пермь, Владивосток — куда уже привезли депортированных. Да, какая-то часть людей выезжали в РФ добровольно, но в подавляющем большинстве случаев у людей не было выбора, говорит Наталья. И это подтверждают многочисленные обращения к ней лично и на горячую линию Фонда граждан Украины, оказавшихся за пределами нашей страны, и их родственников.
О том, что это не является гуманитарной миссией со стороны России, говорит еще одно обстоятельство. Все вывезенные на территорию так называемой ДНР украинцы проходят через фильтрационные лагеря, созданные россиянами на территории ОРДЛО. Там людям приходится в тяжелых условиях и антисанитарии жить по несколько дней, в течение которых они подвергаются обыску, многочасовым допросам и прочим проверкам, у них изымают документы. Особенно жестко обращаются с мужчинами, которых чаще всего сепарируют из общего потока «беженцев» и селят отдельно. Мужчин раздевают в поисках татуировок, которые могли бы свидетельствовать о принадлежности их, скажем, к полку «Азов», синяков от прикладов, осматривают руки на предмет мозолей от оружия.
У депортированных снимают отпечатки пальцев, их фотографирую в профиль и анфас, вносят в специальную базу, подключают телефоны к компьютерам, сливая все содержимое, и затем тщательно изучают фотографии, номера абонентов, переписку в мессенджерах и чатах.
Не избежала «фильтрации» и Татьяна Старикова. Правда, перед этим ей пришлось побывать еще и в Донецке. В Снежном, куда семью привезли из Новоазовска, у ее сына стали отказывать почки, отекать ноги. Парню становилось все хуже, но Татьяне сказали, что ни возможности обследовать, ни хоть каких-то лекарств в месте, куда их поселили, нет. Можно только догадываться, какие усилия приложила мать для того, чтобы ее ребенку все же оказали медицинскую помощь. «После моих истерик и увещеваний нас отвезли в детскую больницу в Донецке и поместили в отделение неврологии. Лечили Олега там целый месяц. Но, слава Богу, ему стало лучше», — говорит Татьяна.
На следующий день после возвращения в Снежное их с сыном (мать Татьяны успела пройти «фильтрацию», пока они находились в больнице) отвели в маленькую комнату, набитую людьми. Там они ожидали своей очереди с утра до самого вечера. «Мамы с детишками, некоторые — в инвалидных креслах, эпилептики, мальчик с ранениями, теснота, духота, шум. Не дают ни в туалет выйти, ни воды попить. Стоящие на охране автоматчики чуть ли не под ноги стреляют. И никакого значения не имеет, сколько тебе лет, в каком ты физическом состоянии, — хоть умри тут на месте, никого это не заинтересует», — делится Татьяна.
Поскольку сумка с их документами сгорела в пожаре после прямого попадания снаряда в дом, особое внимание на допросе Стариковых уделялось идентификации их личностей. «Мне нужно было указать трех людей, которые бы подтвердили, что я — это я. При этом они не должны были состоять со мной в родственных связях, а я должна была точно назвать имя, отчество и фамилию каждого из них, а также дату рождения, адрес проживания и другие сведения. Задача, как вы понимаете, не из легких, особенно когда от длительного стресса и недосыпания плохо соображаешь. У сына спрашивали, знает ли он, что такое «Правый сектор», и как к нему относится», — рассказывает Татьяна. Но особенно болезненные воспоминания связаны у нее с моментом снятия отпечатков пальцев: «У меня травмирована рука, и выполнить их команды, чтобы пройти эту процедуру, у меня не получалось. В какой-то момент мне показалось, что они готовы мне ее оторвать — было страшно, больно и унизительно».
В итоге семье открыли миграционные карты и отправили через российскую границу в Таганрог, где поселили в огромном спортивном комплексе. «Это настоящий концентрационный лагерь, только в современном варианте. Везде камеры наблюдения, которые, кажется, установлены даже в туалете, колючая проволока, автоматчики, время от времени передергивающие затворы. Мне показалось, что им доставляет удовольствие видеть, как люди шарахаются при этих звуках, и они специально время от времени щелкали затворами, чтобы поразвлечься. Повсюду мусор, грязь. Мама подхватила какую-то инфекцию. Ее постоянно рвало», — вспоминает женщина.
Стариковым заявили: если у них есть родственники в России, и они готовы за ними приехать, то семью тут же выпустят. Если же забрать их некому, отвезут в российскую глубинку в один из пунктов временного размещения беженцев. Приехать за ними было некому. Но у Стариковых уже созрело твердое решение как можно скорее выбраться через Европу в Украину.
Маршруты жизни
Законных оснований удерживать депортированных украинцев у России нет. Для того чтобы уехать, человеку необходимы твердое намерение покинуть территорию страны-агрессора и деньги на билеты (но только наличные рубли, доллары или евро, поскольку ни гривни, ни карточки украинских банков здесь не помогут). Но это в теории. На практике все оказывается гораздо сложнее, поскольку возникает масса нюансов.
Чтобы покинуть территорию страны-агрессора, нужно понимать, куда и как двигаться, выстроить логистику пути. «Если у человека есть на руках загранпаспорт, он покупает билет на самолет и летит, скажем, в Стамбул. И уже оттуда — дальше. С Европой, как вы понимаете, авиасообщения нет. Если же загранпаспорт отсутствует, но есть внутренний украинский, то самый простой и популярный маршрут таков: адлерским поездом из Ростова до Санкт-Петербурга, из Питера автобусом до Ивангорода, потом — пеший переход из Ивангорода в Нарву. Это уже территория Эстонии. Ну, и в Нарве уже есть волонтеры, работают консулы, принимают украинские карты и гривны. Прямо возле границы есть отель, где можно остановиться и перевести дух. И принять решение о конечном пункте следования — оставаться в одной из европейских стран или возвращаться в Украину», — объясняет Наталья Емченко.
Второй путь для тех, у кого нет загранпаспорта, по ее словам, лежит через Москву, откуда есть прямой автобусный рейс через латвийскую границу, а также в Беларусь. Кроме того, добравшись до Владикавказа, люди могут выехать в Грузию или Казахстан. Но проблема с Казахстаном в том, что оттуда супернеудобно добираться до Европы.
Перечень «работающих» маршрутов Наталья составила за то время, пока помогала многочисленным друзьям, знакомым и знакомым знакомых, обращавшимся непосредственно к ней. Сначала, чтобы разобраться, общалась с друзьями и коллегами в украинском МИДе и офисе вице-премьера Ирины Верещук, в ведении которой темы эвакуации и депортации. Сарафанное радио приводит к ней все новых и новых людей, которые оказались депортироваными в Россию и ищут способ выбраться оттуда, чаще всего — в Украину. «Не могу сказать точно, скольким людям мне и моей команде удалось помочь выбраться из РФ. Думаю, это около 500 наших граждан. Наша помощь заключалась в том, чтобы объяснить вывезенным в РФ украинцам, каков их правовой статус, к кому обращаться (а к кому — нет), чего опасаться (а чего — нет), а главное, каким маршрутом они могут добраться до одной из европейских стран в их конкретной ситуации», — говорит Наталья Емченко. По ее словам, главное для людей, которые обнаружили себя в Таганроге или Ростове и каким-то образом получили доступ к мобильной связи, знать, кому задать вопрос о своих дальнейших действиях для возвращения в Украину или выезда в европейскую страну.
До эстонской границы украинским беженцам также помогают добраться российские волонтеры. Один из них — москвич, бывший технический директор Яндекса Алексей Сокирко, создал специальный сайт для граждан Украины, вывезенных в РФ, которые желают выехать в Европу, но не имеют денег на билеты. Там можно найти такие цифры: «На 10 мая куплено 740 билетов». Правда, перед выходом этого материала Алексей написал на своей странице в ФБ, что вынужден прекратить деятельность, — все его карточки, где собирались пожертвования, заблокированы.
Каналы переправки депортированных украинцев из России в Европу худо-бедно действуют. Но, во-первых, занимающиеся этим волонтеры постоянно подвергают себя риску попасть под репрессии, а во-вторых, есть обстоятельства, когда даже самые смелые и предприимчивые волонтеры бессильны. Как, например, в случае с семьей Стариковых.
Не дожидаясь, пока ее с мамой и сыном отвезут в какой-нибудь «таежный тупик», Татьяна, еще находясь в Таганроге, умудрилась на чудом сбереженные доллары купить билеты до границы с Латвией. Перевозчик, телефон которого дали ей знакомые, взялся доставить украинцев в приграничную Псковскую область. «Он утверждал, что уже помогал перебраться в Европу людям без паспортов, и их выпускали. Однако нас, продержав несколько часов на пункте пропуска Убылинка, так и не выпустили. Не увенчались успехом и наши попытки пройти границу через погранпост Лудонка, расположенный неподалеку», — слышу я все такой же отрешенный голос. Хотя боюсь даже представить, что пережили эти люди, когда после девяти кругов ада, всего в шаге от выхода из него, перед ними захлопнулась дверь.
Ввезенные невыездные
Проблема угнанных в Россию украинских граждан сложна, масштабна и многогранна. Как любая проблема, связанная с проявлением геноцида и совершением преступлений против человечности (а согласно Римскому статуту депортация является и первым, и вторым). И украинские власти не обходят ее вниманием, делая многочисленные заявления, комментарии, обращения. Однако людям, попавшим в беду, уже сейчас требуется реальная, осязаемая и действенная помощь. Особенно тем, кто стремится вырваться из удушливых «братских объятий». Могут ли надеяться эти люди не только на российских волонтеров и собственные изрядно истощенные в борьбе за выживание силы, но еще и на свое государство?
Отвечая на наши вопросы по этому поводу, Уполномоченный по правам человека Верховной Рады Украины Людмила Денисова отметила, что для выезда на территорию другого государства украинским гражданам, не имеющим паспортов, нужна справка о возвращении, которую выдают в консульствах Украины. Поскольку у нашей страны нет дипломатических отношений с Россией, украинская власть сейчас ведет переговоры со странами-партнерами о возможности получения таких справок в их консульствах на территории РФ. Кроме того, Офис украинского омбудсмена инициировал создание механизма выезда наших граждан на Родину. Предполагается, что в состав этой группы войдут омбудсмены европейских стран, граничащих с Украиной, а также представители Международного комитета Красного Креста и управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев.
«Международный комитет Красного Креста, у которого есть необходимый мандат, мог бы включиться в решение этого вопроса. Но пока, насколько я знаю, ICRC в возвращении депортированных украинцев на Родину не участвуют. Поэтому вся надежда именно на украинское правительство и президента. Знаю, что прямо сейчас над решением вопроса работает специальная группа (МИД, Минцифры, Минюст). Уверена, что совсем скоро, может быть, даже в мае, оно будет найдено. Каким будет это решение, пока не знаю. Либо заключение договора с одним-двумя дружественными государствами об осуществлении консульских услуг в РФ для граждан Украины. Либо запуск специального решения на базе «Дії», — комментирует Наталья Емченко.
Количество украинских граждан, насильно вывезенных в Россию, неизвестно. Президент Украины Владимир Зеленский в своих обращениях говорил о полумиллионе депортированных. Украинский омбудсмен Людмила Денисова, ссылаясь на данные Минобороны РФ, заявляла об одном миллионе ста тысячах человек, более двухсот тысяч из которых — дети. У российских волонтеров, взявшихся опекать наших соотечественников на чужбине, другие данные.
Московская правозащитница Елена Русакова, которая сотрудничает с Комитетом «Гражданское содействие» (российская общественная благотворительная организация помощи беженцам и вынужденным переселенцам), в интервью ZN.UA сообщила, что, по оценкам ее коллег, речь может идти не более чем о 100 тысячах человек.
На вопрос о том, сколько из депортированных стремятся как можно скорее покинуть Россию, Елена ответила: «Люди очень разные. Мне приходилось сталкиваться с теми, кто с радостью воспринял переезд в Россию. Они, как правило, из оккупированной части Донбасса и говорят штампами российской пропаганды. Есть категория переселенцев, которые, будь у них выбор, никогда не поехали бы в Россию. Они сразу заявляют о своем желании выехать в Европу либо вернуться на Родину. Но есть и огромное количество тех, кто ставит своей целью простое физическое выживание. Они считают, что им пока лучше остаться здесь — в русскоязычной среде с понятным укладом жизни. Для них так легче и проще».
Русакова объясняет это тем, что после сильнейшего стресса, пережитого этими людьми, у них практически не остается внутренних ресурсов: «Поэтому они стараются выбирать режим экономии энергии и находить варианты, которые им кажутся более простыми в реализации, — осесть, найти себе жилье и работу поблизости, как-то переждать, пересидеть».
Велика вероятность того, что как только им удастся прийти в себя, отдышаться и успокоиться, люди захотят двигаться дальше, прогнозирует Елена. Но пока они хотят остаться. «Помощь таким людям будет более сложной, чем помощь тем, кто настроен на выезд. Поскольку в экономически неблагополучных регионах, где преимущественно расселяют депортированных, работоспособным гражданам очень трудно будет найти работу, а пожилым — обеспечить социальную защиту. Меня это сейчас очень беспокоит. К нам уже обратились несколько человек с просьбой помочь перебраться, скажем, в Нижегородскую область или Поволжье — места, более развитые экономически и с более благоприятным рынком труда. Получится ли это сделать? Я пока не знаю», — говорит правозащитница.
По ее словам, пункты временного размещения (ПВР), где селят украинцев, сложно назвать открытыми заведениями. Формально, с юридической точки зрения, находящиеся в них перемещенные граждане Украины — свободны. Они не задержаны, не под арестом и имеют право свободно передвигаться по населенному пункту или даже выехать в другой регион. Другой вопрос, что у них нет денег, многие дезориентированы, не имеют доступа к информации.
И вот здесь многое зависит от того, как быстро об этих людях узнают местные волонтеры, а узнав, — смогут ли проникнуть в ПВР и расспросить, в чем переселенцы нуждаются. «В первую очередь, конечно, успеваешь спросить людей об их нуждах самой острой необходимости — вещах, еде, лекарствах, медицинской помощи. Бывает, удается раздать памятки о получении того или иного статуса и что это дает человеку. А информация о том, что кто-то помогает людям уехать в Европу, требует спокойного и долгого разъяснения. Такая возможность появляется не сразу», — рассказывает Елена Русакова. Для большинства обитателей ПВР это слишком рискованное и энергозатратное мероприятие, на которое решаются преимущественно более молодые, здоровые и энергичные. И, добавим от себя, те, у кого сохранились хотя бы украинские паспорта.
Представители украинской власти обещают после активной фазы войны развернуть деятельность за возвращение наших соотечественников. «После войны будет война за то, чтобы забрать своих людей назад», — заявил советник руководителя офиса президента Украины Михаил Подоляк. И это вселяет оптимизм. Но едва ли способно хоть как-то улучшить удручающее положение, в котором уже сегодня оказались наше граждане, не имеющие возможности покинуть вражескую территорию, куда попали не по собственной воле. Остается только недоумевать: а накануне войны никак нельзя было спрогнозировать подобный ход событий и предпринять меры для защиты украинцев за пределами страны? Почему не был продуман и внедрен алгоритм действий в ситуациях, подобных той, в которой оказалась семья Стариковых и тысячи других украинцев?
А между тем история знает прецеденты решения таких проблем. После начала российско-грузинской войны в 2008 году официальный Тбилиси так же, как и Киев в первые же дни нынешней войны, принял решение о разрыве дипломатических отношений со страной-агрессором. Тогда на здании закрытого посольства Грузии в Москве вывесили табличку «Секция интересов Грузии при посольстве Швейцарии». Грузинские консулы продолжили работу, помогая своим гражданам, оказавшимся на территории враждебного государства и нуждающимся в помощи родной страны. Есть и другие примеры, когда разрыв дипломатических отношений между воюющими странами не препятствовал оказанию консульской поддержки их гражданам, пребывающим на территории врага. Юридическая схема для продолжения работы консульских учреждений была найдена во время войны между североафриканскими странами Марокко и Алжир, разгоревшейся в конце прошлого столетия.
Сейчас Татьяна Старикова с мамой и сыном живут у приютивших их дальних родственников в Москве. И вот уже две недели пытаются получить хоть какие-нибудь документы, оббивая пороги отделений внутренних дел и миграционной службы. О том, чтобы остаться в России, Татьяна даже не думает. Но и перспектив выбраться оттуда у нее с сыном и матерью пока нет. Хочется верить, что они появятся прежде, чем семья смирится со своей участью и уедет в один из пунктов временного размещения депортированных украинцев — куда-нибудь на Сахалин.