В ноябре 2022 года украинская армия освободила город. Местные жители праздновали долгожданную победу: доставали спрятанные сине-желтые флаги и выносили их на улицы города. Но после того как российские войска были выбиты на левый берег Днепра, который разделяет Херсонскую область, «вторая армия мира» начала обстреливать мирное население Херсона из артиллерии. Не имея достаточно времени избавиться от воспоминаний об оккупации, — жители Херсона очутились прямо перед линией фронта.

Будничность

— Вам не страшно туда ехать? — спрашивает меня украинский военный.

— Страшно, — отвечаю.

— То есть риск оправданый?

— Там до сих пор живут люди.

Наш диалог с бойцом Вооруженных сил Украины проходит в районе Херсона,  недалеко от Днепра. На днях местные рассказывали, что россияне часто его обстреливают, но люди продолжают там жить.

Жизнь здесь на самом деле есть. Но она довольно тихая. У всех есть словно заранее продуманные маршруты. Вот девочка, которая идет с большим пакетом, чтобы купить отцу сигареты. Неподалеку у женщины с собакой свои важные дела на улице, где только она и еще несколько мужчин говорят о машинах.

Всех прохожих видит Вика, 29-летняя продавщица в одном из киосков.

— Каждый день здесь еще ходит один папа с дочерью. Покупает себе кофе, а дочери — шоколадку и печенье. Они утром выходят, минут 5–7 походят, и все, больше их не видно, — рассказывает женщина.

После освобождения Херсона россияне начали его обстреливать, и Вика с семьей выехали из города. Но на новом месте трудно найти работу, к тому же у женщины старенький дедушка, которому недавно сделали операцию, ему сейчас нельзя передвигаться. Поэтому она с детьми вернулись.

— Дочь знает, что во время взрывов надо бежать в коридор. А старший, когда на улице и слышит, как что-то летит, ищет яму, закрывает голову руками, открывает рот и лежит. Однажды мы вышли с ними на улицу, хотели съездить к бабушке, но полетели мины. Одна прилетела, и такой свист «У-у-у-у-у-у…» Бабах сильный был. Мы побежали в подъезд, у нас там подвал. Потом второй взрыв.

Из-за постоянных обстрелов эвакуация гражданского населения в Херсоне не прекращается. Люди могут выехать как благодаря местной власти, которая организовывает автобусы на Одессу, Киев и Винницу, так и с помощью волонтерских организаций. Кто-то, дождавшись желанной свободы, — оставляет родной город, у кого-то, как у Вики, есть свои причины здесь остаться, чтобы присматривать за старенькими родственниками например. Но как же дети?..

— Мне один кофе, — перебивает наш разговор и мой немой вопрос мужчина.

— Растворимый? — переспрашивает женщина.

— Да.

В то же время я слышу очень громкий звук. Он идет с неба и рассеивается по улице. Это точно не выстрелы артиллерии, потому что слишком долго. Не самолет, потому что очень близко. Возможно, дрон. Но что бы это ни было, на этот звук, как и во всех прифронтовых городах, мало кто реагирует. Я иду дальше и не могу заглушить мысль о детях, до сих пор живущих здесь… Как государство должно здесь действовать? Чем помогать взрослым, чтобы они ни при каких обстоятельствах не рисковали жизнями детей? Все это вопросы, на которые немедленно надо искать ответы.

«Моя кровать была — две картонки и мешок»

У Виктории хороший красный маникюр. Он яркий и выбивается в зимней серости пейзажей. Но на одном из пальцев у женщины нет ногтя. Она его вырвала, когда ей связывали руки, а по телу пускали ток. От боли женщина очень сильно сжала ладони, и ноготь вывернулся в другую сторону.

— Мне тогда подсоединили провода к большим пальцам на руках. А это уже почти два месяца прошло, как меня задержали, поэтому ногти отросли, — объясняет Виктория.

До войны женщина работала в салоне, где ремонтировали машины. Виктория любит фотографировать, поэтому занималась наполнением социальных сетей для предприятия. С началом оккупации Херсона — стала выходить на митинги. Когда проводить демонстрации стало опасно — начала волонтерить. Виктория закупала продукты питания и фасовала их, чтобы потом раздавать людям.

— У нас был местный телеграм-канал с новостями. Если в городе где-то прилетало, — я фотографировала и отправляла туда фото. Обычно потом их удаляла. В тот день, когда меня задержали, я приехала к подруге, чтобы рассортировать продукты. Слышу какой-то звук. Потом моя знакомая говорит: «Это россияне». Они ворвались в ее в квартиру с обыском.

После обыска российские военные стали допрашивать Викторию и ее подругу, пытались понять, почему они помогают людям и откуда у девушек деньги на покупку продуктов. Потом поехали к Виктории, где нашли вышивки со знаком ВСУ и несколько открыток с проукраинскими надписями. После этого женщину, ее подругу и еще одного их знакомого повезли в неизвестном направлении и поместили в разные камеры. Только со временем она поймет, что это был центр города, а помещение, где их удерживали, — одно из административных зданий.

— Я была шокирована, когда узнала, что была в центре тогда. Что нас в центре удерживали. Я не ожидала, что это центр. Здесь детская площадка, там кофейня, а здесь я в 10 утра кричала. Кричала от боли пыток так, как никогда в жизни. Значит, мимо меня проходили люди на улице.

Виктория не понимает, почему именно ее похитили. Во время допросов, которые россияне проводили с применением тока, у нее спрашивали, зачем она делала фотографии, найденные в ее телефоне. Там, в частности, были фото Антоновского моста и одно видео, где на фоне заката солнца видно российскую военную технику.

Кроме тока, который пропускали через тело Виктории, ее били и не давали возможности помыться.

— Я тогда впервые заплакала, когда у меня началась менструация. Я попросила женские гигиеничные прокладки. Их не принесли, и мне пришлось порвать свою футболку, чтобы сделать что-то похоже на прокладки. И я лежу на этом бетоне (моя кровать была — две картонки и мешок), как собака, и мне просто… я в нормальной жизни пользуюсь Chanel, у меня есть машина и работа. Но пришли эти уроды. Я же не попросила капучино и круассан, а прокладки, у них же у всех есть мамы и бабушки. Они принесли их через неделю, когда уже были не нужны, — вспоминает Виктория.

В конце октября Викторию и других людей, которые были с ней в плену в здании в центре Херсона, вывезли за 20 километров от города. Когда россияне отпускали людей, велели им лечь на землю, закрыть глаза и считать до 100, а потом ехать в сторону Николаева. Но женщине удалось остановить машину, водитель которой помог ей добраться до Херсона, и она в спортивных штанах и домашних тапках вернулась по холодному городу домой.

Врач из Киселевки

В маленьком селе Киселевка, почти возле самого Херсона, семейный врач Александр Дудик уже собирался выходить на пенсию. Мечтал начать рыбачить. 28 февраля его календарь на рабочем столе замер, потому что, когда россияне зашли в село, он перенес больницу к себе домой, чтобы меньше с ними контактировать.

— Мы все попрятали. Разобрали компьютерную технику, разнесли по домам или забросали мусором. Машину сохранили. Я запретил водителю выезжать, машина Opel, аккумулятор сел, колеса спустились, — рассказывает Дудик.

Летом местом для домашней больницы Александра Дудика служила беседка, там и принимал пациентов. Когда было холодно или шел дождь — переходил в детскую комнату своего дома, где на диване и столе раскладывал все препараты, их он получал в соседнем районе. На учете у Дудика стояли инсулинозависимые, поэтому нужно было лекарство. Их в коробках привозили домой. Жена Александра — медсестра в той же больнице, поэтому супруги работали дома вдвоем.

— Я ежедневно утром выходил на улицу и слушал, может, где-то наши идут. Потом однажды мне сказали, что наши в селе флаг повесили. Я подумал, что это такие же, как я, ну, из села нашего. Потом говорят, что солдаты наши. Как солдаты? Я и заплакал.

Александр Дудик говорит, что не считает себя героем. «Герои на востоке, — повторяет он, вспоминая о новостях, в которых пишут о боях в городе Бахмут на Донетчине. — Я такой, как все». Но у мужчины была возможность больше никогда не возвращаться в больницу. Он мог просто туда не приходить и из-за своего возраста, и потому, что не хотел видеться с россиянами, которые к нему все же приезжали, поскольку в соседнем селе женщина сломала ногу, а «скорая» не ехала. Но он разложил медикаменты на мебели своего дома и организовал консультации у себя во дворе, потому что, кроме него, этого бы никто не сделал. И он это понимал.

…Когда россияне не могут удержать какой-то украинский город, то, оставив его, начинают свои жалкие обстрелы. Они просто убивают гражданских, которые смогли верой и своими силами дождаться свободы. Как в Херсоне.

Больше статей Татьяны Безрук читайте по ссылке.

Тема злоупотреблений во время войны прокатилась волной и подняла бурю эмоций в сердцах и душах многих украинцев. Каждый адекватный человек спрашивает себя: «Как так можно поступать во время войны?», «Столько горя вокруг, как можно приумножать его своим осознанным (или не очень) выбором?».

Война и обстоятельства, с ней связанные, создают удобную почву для мошенничества и других преступлений. Если злоупотребления на высших ступенях власти кажутся чем-то, с чем приходится иметь дело расследователям и людям с определенными полномочиями, то бытовое мошенничество может стать реальностью едва ли не для каждого украинца или украинки.

Почему люди не замечают мошенников?

Война служит причиной состояния, усложняющего способность ориентироваться в реальности, делающего человека менее защищенным перед злоумышленником. Кризисные обстоятельства истощают психику, чем мошенники пользуются ради наживы.

Нам постоянно приходится бороться за выживание, справляться с ситуациями, которые в мирные времена, возможно, случались бы раз в жизни, и то далеко не с каждым. А тут друг за другом и едва ли не каждый день — сложные испытания, измененные обстоятельства жизни, страх и неопределенность. Все силы могут идти на приспосабливание к новым условиям или освоение новых навыков либо переживание травматических событий: потери жилья, образа жизни, родных, близких и знакомых, преодоление страха.

Стресс сужает восприятие человека, делает его туннельным. Мы называем такое состояние сознания «туннельным видением». Это когда человек фокусируется на основной угрозе, стрессовом факторе, задаче или основной заботе и не видит ситуацию целиком, что и позволяет нечистым на руку людям этим пользоваться.

В чем будет усматривать угрозу человек, который потерял жилье, работу, или напуган любыми другими обстоятельствами? В том, что угрожает непосредственно его жизни и существованию, или в коварной схеме мошенников, которые хотят снять деньги с карточки? Ответ очевиден.

Например, военному, который имеет ежедневный опыт прямой угрозы своей жизни, может понадобиться время (иногда длительное), чтобы адаптироваться к реалиям мирной жизни и обезопасить себя от мошенника или человека с недобрыми намерениями рядом. Для его психики еще некоторое время определенные звуковые и зрительные эффекты могут быть более реальной угрозой, чем преступник, «любезно» подливающий снотворное в напиток, чтобы очистить карманы. Вниманием родителей, которые ищут приют, спасая ребенка во время каждой сирены, может полностью завладеть состояние тревоги, связанное со страхом за жизнь ребенка. В таком состоянии меньшие угрозы могут восприниматься незначительными, и мозг может их не замечать.

Семьям пропавших без вести приходится сталкиваться с намерениями мошенников воспользоваться их болью, неопределенностью и желанием спасти близкого человека. «Мошенники на доверии», обещая информацию о близком человеке за деньги, чтобы установить это доверие, приводят детали из жизни пропавшего, распространенные самими же родственниками (членами семей). Волонтеры регулярно сталкиваются с попытками мошенников использовать их данные и деятельность для махинаций. Снова и снова мы узнаем о новых схемах и способах мошенничества.

Интенсивность событий влияет на интенсивность наших чувств. Тревога, страх, гнев или боль, охватывающие человека, могут быть такими сильными, что, когда ситуация вызвавшая их исчезает, психоэмоциональное состояние человека не меняется. Обстоятельства, которые их вызвали, могут уже остаться в прошлом, а степень напряжения все еще не будет спадать. Сирена, выстрелы, другие угрозы могут уже миновать, а ощущения остаются такими, будто они все еще продолжаются, что и заставляет человека концентрироваться именно на этих обстоятельствах и жить в них постоянно, почти не замечая событий вокруг.

Как помочь себе?

Техники саморегулирования, заземление, внимательное отношение к своему состоянию, не с целью осуждения, а в поисках способа себя поддержать, экологичное общение, поддержка родных и единомышленников, помощь специалистов — хорошие способы одолеть препятствия, оставаться включенными и активными участниками собственной жизни.

Стыд и чувство вины — еще одна коварная сторона взаимодействия со злоумышленниками любого уровня, усложняющая процесс преодоления пережитого опыта. Стыд за государство перед другими странами из-за коррупционных схем, стыд перед родственниками, знакомыми и перед собой, что дали себя обмануть. Стыд отделяет и отдаляет от ощущения боли. Иллюзию контроля и угрызения («Если бы я был внимательнее, со мной этого не случилось бы») часто чувствуют люди, пережившие досадное событие.

Однако способность поднимать эту тему и обсуждать помогает нам почувствовать единство в общем преодолении проблемы, дает нам возможность обмениваться опытом и предупреждать друг друга. Информация — основной враг мошенников на любом уровне: от самых мелких до высших должностных лиц. Потому что суть их деятельности, независимо от размеров наживы, остается одна и та же: они используют проблемы и беды людей ради собственной выгоды.

Если с вами случилась беда или неприятность, важно не попасть в ловушку собственного сознания и не обмануть самих себя. Ответственность за недостойные поступки лежит на тех, кто их совершает. Когда вы выбираете отнестись с пониманием к себе и позаботиться о себе, вы выбираете себя, а не становитесь на сторону мошенника, насильника, преступника.

Самообвинение и самоосуждение вряд ли приведут к улучшению состояния. Скорее, наоборот, его усложнят. А поддержка самого себя и взаимоподдержка каждый раз подтверждают свою эффективность. Перенаправляйте внимание с самообвинений на поиск помощи.

И то, что мы очутились перед трудностями, которых год назад еще никто не мог представить, не означает, что мы не способны их преодолеть. А обращение к квалифицированному специалисту может облегчить этот процесс.

Для психоэмоциональной поддержки вы можете обращаться на бесплатную горячую линию Украинского ветеранского фонда по номеру 0 800 33 20 29 или к другим специалистам. Они помогут вам проговорить и осознать ваше состояние, пережить то, что случилось, и поддержат вас в поиске решений.

14 января, в пыли и дыму после ракетного удара российских агрессоров по девятиэтажному жилому дому в Днепре, на завалах появились собаки-поисковики. Они сосредоточенно бродили по руинам и периодически поглядывали на хозяев. Те понимающе кивали.

Это особые собаки — из Павлоградского поисково-спасательного отряда «Антарес». Кто видел их в работе, поражался. 10-летняя бельгийская овчарка Спарки на завале в Днепре работала 22 часа без сна и без отдыха.

«Мы тоже стояли все 22 часа, ждали, когда она закончит, чтобы отметить спасателям точки, где находятся тела, — рассказала руководитель отряда Лариса Борисенко. — На следующий день наши герои отсыпались, а потом снова готовы были работать».

Работа, хобби, призвание

«Павлоградский спасательно-розыскной отряд «Антарес» — общественная организация, которая работает исключительно на волонтерских принципах. Основана в 2008 году, — рассказывает Лариса. — Я давно занимаюсь кинологией. Первая собака у меня появилась, когда мне было 10 лет, в кинологии я больше 40 лет. В 14 лет я уже была инструктором.

В 2008 году с группой активистов мы решили создать группу поиска живых людей — дедушек и бабушек, заблудивших в лесу или городе. Кроме того, в задачу группы входит поиск живых людей в техногенных завалах — при обрушениях зданий вследствие взрывов газа, иных причин. Наверное, мы преуспели, поскольку в 2010 году наша бельгийская овчарка, по кличке Антарес Наследница Мижона, или просто Чока, первой из Украины получила право представлять нашу страну на чемпионате мира, который проводила Международная организация собак-спасателей.

Вскоре пришло понимание, что нужно учить собак не только поиску живых, но и погибших людей. Это стало ясно, потому что нас часто вызывали на место происшествия, когда было уже очень поздно».

«Кроме меня в организации около 30 человек, — продолжает Борисенко. — Часть из них, как и я, занимаются поисково-спасательными работами, часть — канистерапией, то есть, помогают людям в группах психологической поддержки. Мы много ездили в интернаты, реабилитационные центры, госпитали.

В отряде много молодежи. Это — лучшая наша молодежь. Привлекаем и школьников.

Собак поисково-спасательного направления в отряде 14. Девять из них универсальные — ищут как живых, так и мертвых людей. Мы их покупаем за свои деньги. Часто привозим из других стран. Покупаем также качественный генетический материал. Это очень дорогие собаки. На старте они стоили примерно по 1000 евро за щенка, а подготовленные стоят очень дорого, даже трудно назвать сумму».

Собака может учуять человека под многометровыми завалами

По словам Ларисы, чутье у собак фантастическое, плюс тренировки.

«В 2021-м на Донетчине наша собака помогла раскрыть резонансное убийство, — рассказывает Лариса. — Пропавшую 19-летнюю девушку разыскивали четыре месяца. Наши собаки нашли ее за полчаса. Мертвой. Под толстым слоем земли. Это было убийство. Наши воспитанники могут учуять тело человека под землей на глубине до двух метров, а также находят останки, в том числе и сгоревшие, обугленные, как в крематории».

«Животные боятся смерти. Но мы специально учим собак так, чтобы они искали мертвых людей и не боялись их, — рассказывает Лариса. — Для этого разработали собственную методику и обкатывали ее в реальных миссиях, в том числе в зоне боевых действий. Для наших обученных собак находка мертвого человека не является стрессом. Они радуются находке, как бы страшно это ни звучало: «Ура! Нашла!»

«При подготовке собак для такой работы мы ищем мотивацию. И мотивация эта… игра, — поясняет наша собеседница. — Подготовка к поиску живых и мертвых людей проходит в виде игры. И на реальный завал собаки выходят поиграть. Звучит дико, но это так… Представьте, после трагедии в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года кинологи играли с собаками возле развалин небоскребов. Многих это возмущало. Мы тоже такое делаем в ситуации, когда собака работает много часов и никого не находит. Она психически изматывается, и мы играем с ней прямо возле завалов, чтобы дать разрядку и настроить на работу».

С начала полномасштабного вторжения мы работаем на «прилетах»

«Война для нас началась еще в 2014 году, — продолжает Лариса Борисенко. — Мы много работали с полицией и спасателями по всей Украине. Искали, в частности, пропавших детей.

С начала полномасштабного вторжения мы работаем на «прилетах». Полиция привлекает нас к поискам пропавших дедушек, бабушек и детей. Наши собаки работали на «прилетах» в Запорожье и Павлограде, на двух «прилетах» в Днепре, а также в Славянске, Изюме, в Херсонской, Николаевской, Донецкой, Харьковской областях».

«Антарес» как единственная в стране поисковая организация кинологического направления участвует в проекте Генерального штаба ВСУ «На щите» — собаки ищут тела погибших.

Как пояснила Лариса Борисенко, наиболее работоспособной оказалась именно та методика поиска, которую разработал павловградский «Антарес». В европейских странах есть свои методики, но нет практического опыта, в частности опыта работы на минных полях, в зоне боевых действий, когда гремят взрывы. К счастью, ни одна собака из «Антареса» на мине не подорвалась.

«Собаки, с которыми я сейчас работаю, — это две бельгийские овчарки, кроме того, в нашем отряде есть немецкие овчарки, доберман, бигль, вельш-корги-пемброк, лабрадор. Всего у нас девять собак-универсалов, которые успешно делают свою работу: ищут и находят живых и погибших. Для себя я обозначила, что в будущем в этом направлении хотела бы работать только с бельгийскими и немецкими овчарками рабочего разведения (не для выставок), в родословных которых до 10–12 колена только рабочие собаки.

Сейчас собаки вынужденно отдыхают — полностью развалился старенький бусик «Антареса», — вздыхает Лариса. — Не справился с полевыми дорогами. Собираем по кусочкам. Ремонт обойдется приблизительно в сто тысяч гривен. Купили бус с помощью неравнодушных людей. Проработал меньше года. Надеюсь, после ремонта еще послужит».

Собака — это личность

«Собака никогда не была для меня инструментом или объектом самоутверждения. Собака для меня — личность. Собака для меня — друг, моя душа, — говорит Лариса. — Собаки живут со мной в одной квартире и спят со мной в одной кровати. Никогда я не бросаю своих собак, даже в самых страшных поисках. Если нужно выбирать, спасать себя или свою собаку, я буду спасаться вместе с собакой или оставаться рядом с ней.

Мои любимицы — две бельгийские овчарки Спарки и Бэша. Спарки терпит Бэшу, но иногда играет с ней, следит, чтобы та была в порядке — вылизывает ей ушки, носик, глазки. И показывает, что она — старшая.

В каждой стае есть конкуренция. Сейчас явный лидер — десятилетняя Спарки. Она всячески демонстрирует, что я принадлежу ей, а место Бэши — второе. Бэше это не очень нравится, и она стремится показать, что она меня тоже очень любит. И если ко мне на руки лезет Спарки, то сразу лезет и Бэша. Как два ребенка, которые выясняют, кого из них мама любит больше».

…Несколько десятков существ разных биологических видов, которых объединяет взаимная привязанность и общая цель — найти. Для этого можно почти сутки, до полного изнеможения обследовать развалины, рыскать по минным полям и с помощью своих суперчувств искать и находить. Взамен никаких наград, кроме одной — любви тех, кому ты себя доверяешь. Таковы отношения в отряде «Антарес» между человеком и собакой.

Больше статей Юлии Мельничук читайте по ссылке.

Юрик Мкртчян — врач-анестезиолог и реаниматолог в Днепровском военном госпитале. Утром 24 февраля он, как и все мы, проснулся от первых ударов РФ по Украине. Но вместо упаковки тревожного чемоданчика мужчина заступил на дежурство, чтобы выполнять свою работу.

Чуть более чем через месяц Юрику позвонили: «В Мариуполе не хватает рук, нужны врачи». Времени на раздумья не было, поэтому уже через два дня, 31 марта, мужчина полетел в ад этой войны — на «Азовсталь». Затем команда медиков переехала на завод имени Ильича, где не покладая рук проработала две недели. Но 12 апреля российские захватчики разбили подразделение, защищавшее завод, и захватили в плен сотни раненных бойцов и медиков, среди которых был и Юрик.

О работе медика в Мариуполе под звуки постоянных обстрелов и о 206 днях российского плена Юрик Мкртчян рассказал в интервью для ZN.UA.

— Юрик, вспомните, пожалуйста, какими были для вас первые дни полномасштабного вторжения?

— На момент полномасштабного вторжения РФ в Украину я продолжал выполнять свои функциональные обязанности, среди которых — анестезиологическое обеспечение, реанимация тяжелых раненых. Мы только перешли на казарменный режим в госпитале, круглые сутки дежурили и были в постоянном ожидании массового поступления раненых и больных. Со временем мы развернули дополнительные операционные столы, доставили больше кроватей в реанимацию и продолжали активно работать. Единственное, что изменилось, — стало больше работы.

В военной медицине есть определенные звенья медпомощи. Бригада — это первый, тактический, уровень, дальше идут мобильные госпитали, после них — локальные госпитали, как, например, Днепровский. Поэтому на момент начала полномасштабной войны мы были третьим звеном, — к нам поступали раненые, которые уже прошли первые два этапа и были относительно стабильными. Мы могли собрать вместе кости, сшить кишечник. Но часто случалось так, что пациенты пропускали первые два этапа и сразу попадали к нам. Они были критические. Например, в первые дни войны к нам поступил пациент с огнестрельным ранением сердца, которого мы, к счастью, спасли.

Со временем все стабилизировалось, и началась монотонная работа: к нам загружали сотни раненых, а мы оказывали им плановую медпомощь.

Шестого марта на базе гражданской больницы в Покровском, в 40 километрах от линии фронта, мы развернули врачебно-сестринскую бригаду. Нас было четверо — хирург, анестезиолог, медбрат и водитель. Мы организовывали работу гражданских врачей, помогали им, направляли, делились знаниями. Поскольку мы военные медики, то владеем навыками, которых у гражданских врачей нет. Например, принять сотню раненых очень сложно, никто из гражданских врачей с подобным не сталкивался, а мы можем с этим работать и знаем, на что обращать внимание.

Помню случай, когда в Покровском к нам в госпиталь поступил пятилетний ребенок с ранением. Родители занесли его окровавленного на руках. Когда я увидел эту картину, показалось, что мое сердце выскочит из груди и побежит впереди меня. В мирной жизни военный врач не работает с детьми. Именно поэтому было страшно. Но пришлось взять себя в руки, поскольку было понимание, что если этого не сделаем мы, то не сделает никто.

— Когда вы поехали в Мариуполь? Что повлияло на принятие такого решения?

— С 6 по 28 марта мы были в Покровском, а потом позвонил командир. Он сказал, что в Мариуполе сложная ситуация с ранеными, не хватает рук, поэтому личный состав госпиталя нуждается в помощи. Я согласился ехать, и уже 31 марта мы с другими врачами и медицинской сестрой полетели в Мариуполь.

Приземлились в морском порту, и нас сразу перебросили на «Азовсталь». Позже выяснилось, что дополнительная медицинская бригада также нужна на заводе имени Ильича. И если на «Азовстали» работали по крайней мере два анестезиолога, то на «Ильича» не было ни одного. Там были два хирурги, которые падали с ног, но справлялись. Но анестезиологов не было вообще. Так перед нами возникла задача — переехать на завод Ильича. Тогда украинские бойцы на тактическом уровне пробили коридор. Это позволило нам уже через несколько часов выехать в сторону завода.

Наш путь к «Ильичу» был настоящим приключением. Вы играли когда-нибудь в игру Call of Duty? Так вот, наша транспортировка напомнила мне эту атмосферу. Мы летели на вертолете, потом ехали на машине, плыли на катере, а вокруг все взрывалось и стреляло. Казалось, что это не жизнь, а выдуманная игра. Но самое главное — ребята-военные, отвечающие за нашу транспортировку, выполнили свою работу максимально хорошо. В тот момент я чувствовал себя важным грузом, бережно доставленным из пункта А в пункт Б.

— Сколько раненных бойцов было на заводе Ильича?

— Если честно, мы ни разу их не подсчитали. Как только приехали на «Ильича», я спустился в подвальное помещение и увидел комнату, похожую на маленькое футбольное поле. Она вся была заполнена ранеными. Я прошел дальше и увидел двери. За ними оказалась еще одна такая же комната. Меня шокировало количество раненых. Их было очень много — не менее трехсот. Конечно, мы не вели такую статистику, потому что было не до нее.

Особенно мне запомнился боец с тяжелым диаметральным ранением черепа. Половины гемисферы головного мозга раненого не было. Но мы его спасли.

Были бойцы, с которыми работали только медсестры. Они делали им перевязки, а мы — врачи — их вообще не видели. Елена Зубова, Ольга Шаповалова (ZN.UA уже общалось с Ольгой) — я восхищаюсь этими девушками. Раньше я не мог понять, в чем предназначение женщин на войне, но здесь увидел, как девушки молча, спокойно и отважно делают свою работу. Наши медсестры бегали между бойцами, словно муравьи, и четко выполняли поставленные задачи.

Помню случай, когда одному из раненых понадобилось переливание третьей положительной группы крови. Это очень редкая группа, которая была только у нескольких пациентов. У первого была пробита грудная клетка, у второго — ампутирована рука. Я взял немного крови у них. При этом ребята стояли бледные как молоко, но говорили: «Док, бери сколько нужно, только спаси раненого». Но я понимал, что этого все равно мало. Тогда почти пол-литра крови отдала Елена Зубова. Она оказалась единственной среди здоровых с нужной группой.

— Понимаю, что ситуация в Мариуполе была сверхсложной. Хватало ли вам медикаментов для лечения больных?

— Да, благодаря профессионализму и упорству командира личного состава у нас было все необходимое для медпомощи. Командир делал все возможное, чтобы найти лекарства и обеспечить нас. У нас даже был сухожар и ультразвуковой аппарат УЗИ. С его помощью я делал блокады нервов для обезболивания.

Но когда россияне начали на нас сильно давить, нам пришлось переезжать из одного бункера в другой. Не все удавалось с собой забрать, поскольку с нами были сотни раненых. Поэтому, если бы не переезды, у нас всегда были бы все необходимые медикаменты и аппаратура.

В последнее время нас уже физически разбомбили, поэтому было сложно. Последнюю операцию перед пленом пришлось проводить тактическими ножницами. Мы ампутировали ими ногу раненному бойцу.

— А что было дальше? Каким был последний день перед пленом?

— Однажды ты просыпаешься, а твой госпиталь штурмуют. Российские войска разбили подразделение, защищавшее нас. Среди раненых были ребята, которые одной рукой держали костыль, а другой — автомат. Они рвались вверх, чтобы нас защитить. Мы боролись до последнего, но, к сожалению, были разбиты. Так мы и оказались в плену.

— Что происходило в плену, и каким было там отношение к медикам?

—12 апреля нас отвезли в Сартану, 16 апреля мы переехали в Еленовку. С 16 октября по 3 ноября я был в Горловке, в Калининской исправительной колонии.

Я каждый раз вспоминаю весь ужас плена и понимаю, что мне повезло. Отношение в лагерях для военнопленных не зависит от навыков, силы или того, что ты скажешь. Это обычное везение. Помню, как нас привезли в Еленовку. Мы выходили из автобуса, заполненного ранеными, и должны были называть свои фамилию и имя, должность, звание. Пока мы это делали, нас били. Так, передо мной насмерть забили одного парня. Если бы этого не произошло, возможно, на его месте мог оказаться я, поскольку двигался следующим в очереди. Если бы не я, то кто-нибудь еще. Весь плен — это о везении. Тебя бьют — ты держишь удар. Главное — не опозориться перед самим собой и мужественно выдержать все дерьмо.

— В каких условиях вас содержали?

— Нас содержали в больших помещениях казарменного типа. В здании было два этажа, каждый рассчитан приблизительно на сто человек. Несмотря на это, в одном бараке содержали аж 860 человек. Это разбитая колония, — с потолков капало, отопления, окон и туалета не было. Но мы находили в этом и свои плюсы — не мерзли, ведь нас было много, и мы прижимались друг к другу. В первую ночь я впервые после Мариуполя крепко спал. Пока колонией руководили донецкие сепаратисты, нас кормили. В первый день дали по куску хлеба и чай. Конечно, еды было мало, но я помню, как после Мариуполя мне казалось, что этого вполне достаточно. Колония была рассчитана на 800–1000 человек. Но нас напихали более двух тысяч, поэтому россияне не справлялись.

Конечно, на нас оказывали сильное психологическое давление, но не физическое. Избили нас всего один раз, во время «приема» в колонию. Остальное время не трогали. Потом нас перевезли в другую колонию.

Если бы я был обычным военным, попавшим в плен, я бы, возможно, перекрестился и сказал: « Благодарю тебя, Боже, за то, что жив». Но мы врачи, и нас не так много. Остатки госпиталя — 38 человек, по штату их почти 120. 38 людей тянули медпомощь всего гарнизона. Мы всю жизнь посвятили спасению жизней других, а нас за это взяли в плен. И, бывает, подходит к тебе какое-то российское лицо и спрашивает: «Это ты тот пи*ор, который других пи*оров лечил?». И как я на это могу реагировать? За что нас взяли в плен? Нас посадили в тюрьму, и у меня всегда был один вопрос: «За что? За то, что лечим людей?». Случались прецеденты, когда в Покровском к нам привозили раненных россиян. И мы должны были оказывать им помощь, стиснув зубы. И мы делали это. Причем в таком же объеме, как всегда.

Да, в стране война. Да, мы военнослужащие. Но мы отличаемся от гражданских врачей только тем, что работаем там, откуда большинство медиков просто сбегают. Большинство просто не могут работать, поскольку они не умею делать того, что умеем мы. Работа наша одна — сохранять жизнь и здоровье людей. Наша свобода — это минимальная благодарность со стороны людей. Было ли тяжело морально и психологически? Разве что из-за этого. На все, что нам там говорили, нам было глубоко начхать. Когда на тебя собака лает, ты же не будешь ей отвечать?

— Удавалось ли общаться?

— Мы с коллегами старались держаться вместе и поддерживать друг друга. Остальные бойцы в шутку называли нас «врачебная мафия». Рядом со мной всегда были командир, заместители, старшие офицеры, все управление нашего госпиталя. Возможно, именно это нас морально спасало.

— Помните ли вы, каким был последний день перед освобождением из плена?

— В плену я был до 3 ноября — 206 дней. И если в первые месяцы теплилась надежда на освобождение, то позже мы ее потеряли. На допросах время от времени россияне говорили о некоторых договоренностях по обмену, но ни разу их слова не подтверждались. Поэтому когда в начале ноября мне в очередной раз сказали, что вскоре якобы планируется обмен, я не поверил. Но потом неожиданно услышал фразу «С вещами на выход». Нам связали руки, завязали глаза и повезли.

Я не играл в Шерлока Холмса и не пытался узнать, куда и по какой дороге нас везут. Я только ехал и молился, чтобы это была Украина. Конечно, россияне постоянно психологически давили, шутя: «А с этими что, их тоже на расстрел?». Но я не терял надежды.

— Когда вы ощутили, что дома, и что первое услышали на Родине?

— Автобус, в котором мы ехали, остановился. Мы услышали фразу «Всем снять повязки», а когда снял — увидел перед собой парня с флагом Украины. Никто из возвратившихся из плена не проронил ни слова, но каждый понял: он дома.

В целом мой мозг очень странно отреагировал на возвращение. Казалось, что я вообще никуда не выезжал, а собственное ощущение возвращения пришло значительно позже. Я искренне признателен тем, кто принимал участие в нашем обмене.

— Чем вы живете сейчас? Вернулись ли к работе?

— Я беспокоюсь о безопасности своей семьи, ведь иногда кажется, что мой плен сказался на психике семьи больше, чем на мне. Вместе с тем я понимаю, что, только находясь на военной службе, могу защитить близких.

Сейчас я просто живу и пытаюсь догнать потерянные 206 дней жизни. Также надеюсь на проявление уважения к своей профессии со стороны как государства, так и общества в целом. Медпомощь всему гарнизону оказывали остатки маленького госпиталя — всего 38 человек. Для гражданских пациентов — это пустая цифра, но для меня — эквивалент подвига 300 спартанцев. Считаю, что Украина должна поднимать вопросы не обмена медиков и тяжелораненых, а их возвращения. У меня нет никакого объяснения тому, почему россияне уже почти год продолжают удерживать в плену врачей, медсестер и тяжелых раненых.

Материал подготовлен в рамках проекта «Справедливість 24», направленного на документирование военных преступлений РФ в Украине.

Больше статей Елизаветы Чижик читайте по ссылке.

В Украине идет война, прежний уклад жизни общества разрушен, украинцы пребывают в состоянии тревоги и неопределенности, борясь за свое существование, в том числе как нации. Вместе с отсутствием четких социальных перспектив, это не может не влиять на физическое и душевное здоровье взрослого человека, не говоря уже о подростках и юношах, которым особенно присуще антисоциальное поведение.

Такое положение вещей, конечно, усиливает риски проявления девиантного поведения, к которому относится и игорная зависимость.

Умело выстроенный маркетинг позиционирует азартные игры в глазах среднего гражданина и молодежи как быстрый и легкий способ решить финансовые проблемы. Мощная реклама манипулятивно рисует образ игрока в виде уверенного и успешного человека, способного рискнуть и выиграть нужную сумму денег. Создается иллюзия, что благодаря игре можно удовлетворить свои материальные потребности и, как следствие, коренным образом изменить свою жизнь, повысить социальный статус.

Финансовые проблемы сейчас очень актуальны для многих украинцев, потерявших работу, жилье и т.п. Ведь, согласно исследованию Международной организации по миграции, на август 2022 года деньги и доступ к работе оставались самыми важными вещами, в которых нуждались более трети украинцев (66 и 34% опрошенных соответственно). Некоторые люди ради заработка готовы идти на неоправданные риски. Именно поэтому повышается вероятность, что человек может ошибочно воспользоваться предложением игорного бизнеса.

Но это далеко не единственный фактор, который сейчас позволяет организаторам азартных игр привлекать новых игроков.

С началом войны в Украине дополнительной нагрузке подверглась еще несформировавшаяся детская и юношеская психика. Нарушена прямая коммуникация с ровесниками, много детей и подростков вынужденно переехали на другое место жительства, молодежь вынуждена учиться и общаться преимущественно онлайн. Растет количество времени, проведенного в Интернете. Юношам и подросткам не свойственно оставаться один на один со своими переживаниями и страхами. Они ищут способ снять тревогу и напряжение. И один из таких привычных способов — погрузиться в игру.

Так, согласно исследованию в рамках международного проекта ESPAD, проведенному в 2019 году и охватившему 8509 респондентов (4108 юношей и 4401 девушку) в возрасте 14–17 лет, 6,7% украинских подростков имеют зависимость от азартных игр.

Из-за своего психического и физиологического развития юноши и подростки не могут в полной мере объективно оценивать риски и последствия, к которым приводят азартные игры. Для многих зависимых юношей роковой ошибкой в их жизни стал всего один игральный эпизод. Поведение, сформированное в подростковом и юношеском возрасте, в дальнейшем определяет стиль всей жизни личности, с характерным проявлением индивидуально-личностных черт. Патологические игроки склонны к самоубийству. Зависимость разрушает не только психику, но и биологические процессы, вызывая истощение всех жизненно важных ресурсов, поражает жизненно важные органы и системы.

Небольшой процент игроков вовремя обращается за помощью. Те же, кто выздоровел, в любой момент жизни могут вернуться к игре. Метода, гарантирующего стопроцентное успешное лечение, нет. Только комплексный подход в виде психотерапии (желательно для всей семьи зависимого), работа в терапевтической группе и саморазвитие дают надежду на положительный результат. Так что своевременная профилактика лудомании (игровой зависимости), особенно среди молодых, считается лучшим механизмом ее сдерживания.

К сожалению, государственных программ профилактики распространения игровой зависимости в Украине нет.

Легализируя игорный бизнес, законодательная власть Украины ставила целью «создание условий для снижения социальных рисков, связанных с организацией и проведением азартных игр» и обещала бороться с лудоманией.

Регулированием азартного бизнеса в Украине занимается специальный государственный орган — Комиссия по регулированию азартных игр и лотерей (КРАИЛ), в полномочия которой входят изучение проблематики и профилактика распространения лудомании в Украине.

В анализе регуляторного влияния к проекту решения №211 комиссии отмечается:

«По данным ВОЗ, в мире примерно 0,8–1% человек в разной степени страдают лудоманией.

В Украине пока нет общегосударственной статистики, отражающей состояние пораженности разных слоев населения патологической игрой, но, по данным экспертов, ориентировочно от 100 до 500 тысяч человек могут иметь проблемы с азартными играми».

Казалось бы, такие впечатляющие цифры должны стимулировать какие-то шаги в направлении хотя бы освещения этой проблемы с азартными играми.

Вместо этого КРАИЛ разместила на улицах Киева, а в дальнейшем планирует разместить и в других городах, «первую социальную рекламу на тему сознательного гемблинга».

По словам главы КРАИЛ Ивана Рудого, рекламу создали, чтобы снизить социальные риски, которые могут возникнуть из-за искаженного восприятия азартных игр как способа заработка.

Однако восприятие азартных игр как заработка — лишь один, но не главный, из многих факторов, влияющих на решение человека в отношении игры. Особенно когда речь идет о подростках.

«Наша социальная миссия — сделать гемблинг безопасным видом развлечения для украинцев и максимально предотвратить возможные угрозы», — подчеркивает Иван Рудый.

Так ли это? В украинском законодательстве нигде не сказано о гемблинге. Говорится только об азартных играх и участии в них. И если рассматривать азартную игру в длительном отрезке времени, то она приведет игрока к стопроцентному проигрышу своих денег. Игра на деньги несет в себе финансовые риски для игрока и априори не может считаться безопасной.

Макет социальной рекламы с большой надписью «Это лишь развлечение» на фоне пирамиды из игральных карт и маленькой — «А не способ заработка» должен вызывать позитивное восприятие этого продукта. Однако же азартные игры — не развлечение! Вероятность появления патологической зависимости, непомерных долгов, разводов и самоубийств — не развлечение. Но отвечает ли такая социальная реклама нынешним вызовам?

Может быть, было бы целесообразнее, если бы регуляторный орган от лица государства предупреждал украинцев о негативных последствиях, к которым могут привести азартные игры? Хотя такая реклама, наверное, вызовет негодование организаторов азартного бизнеса, которые очень хотят убедить, что азартные игры — это развлечение, украинцы не играющая нации, а потому распространение лудомании Украине не угрожает.

Согласно ответу КРАИЛ на мой информационный запрос, в разработке указанной социальной рекламы принимала участие ассоциация, куда входят 80% организаторов азартного бизнеса. Очевидно, это и повлияло на то, что социальная реклама КРАИЛ вышла не очень социальной.

Во время войны общество дестабилизируется, что, конечно, усиливает риски проявления девиантного поведения, в том числе и зависимости от азартных игр. Высокое напряжение, тревожность и неуверенность людей в себе и завтрашнем дне заставляют их искать средства, которые могут успокоить. Сложная экономическая ситуация в стране может толкнуть человека на сомнительные пути получения финансовых ресурсов. Агрессивная, манипулятивная и массированная реклама азартных игр и неконтролируемость организаторов этого бизнеса в Интернете со стороны власти позволяют последним привлекать новых клиентов, в том числе и детей. Таким образом, вследствие легализации азартного бизнеса и бездеятельности в вопросе лудомании власть создает условия для ее распространения.

Ради решения своих материальных, социальных и психологических проблем украинцы отваживаются на неординарные действия, что часто толкает некоторых из них на попытки найти выход через азартные игры. Для скольких людей, особенно подростков, утверждение от государственного органа «Это лишь развлечение» снимет последнюю преграду перед приобщением к азартным играм, со всеми возможными рисками? Вопрос риторический.

В прошлом году Республика Индия широко праздновала свой «бриллиантовый юбилей» — 75-летие независимости. В год 2023-й Индия вошла в статусе самой большой по количеству населения страны мира, которая продолжает быстро развиваться экономически и усиливает свой политический вес. В этом году она председательствует в G20 и имеет в связи с этим большие амбиции. Ее премьер-министр Нарендра Моди не устает повторять, что миру не нужна война, а любые конфликты должны решаться путем переговоров.

Накануне нового года президент Владимир Зеленский обсуждал с ним по телефону «формулу мира» для Украины и просил использовать свой авторитет и имидж Индии для прекращения войны. Есть ли у нас шансы на то, что приоритет мира — столп индийской дипломатии — вернется в наш бурный и ужасный мир? Актуальны ли сегодня ненасильственные методы борьбы против агрессии и колониализма, которые Индия когда-то подарила миру и которые мы знаем как «гандизм»?

30 января 2023 года исполняется 75 лет с момента ухода бапу — Мохандаса Карамчанда Ганди, которого индийцы считают «отцом нации», хотя он никогда не занимал высоких государственных должностей. Его основной вклад в объединение нации и свободу страны — его собственная жизнь, настоящий путь патриота и гражданина. После жестокого убийства религиозным фанатиком всего через полгода после обретения Индией независимости Ганди продолжали воспринимать в первую очередь как настоящего апостола ненасилия. Иногда это даже омрачало его имидж пылкого борца против несправедливости и эксплуатации человека, столь значительны для индейцев и всего мира его идеи мирного сопротивления. За воплощение в жизнь мечты о свободе, что стало указателем и для многих других народов, махатмой, «большой душой» назвал Ганди другой великий индиец — Рабиндранат Тагор. Сам Ганди утверждал, что не придумал ничего нового, а лишь применил традиционные моральные установки индийцев для политической борьбы: «Не существует чего-то, что носило бы название гандизм, и я не хочу оставлять после себя какую-то секту… У меня нет ничего нового, чтобы учить мир. Истина и ненасилие — так же стары, как горы».

Он называл себя политиком, который пытается быть святым, свое учение описал в автобиографии как «эксперименты с истиной» и говорил что его послание — это его жизнь. «Полуголым факиром» называл Ганди Уинстон Черчилль, на самом деле боявшийся силы и авторитета этого физически слабого, но чрезвычайно крепкого духом человека. «Ненасилие — это образ жизни, отличающий человека от животного», — постоянно утверждал Ганди, и в основе его борьбы лежал именно традиционный для индийских религиозных учений принцип ахимсы — ненасилия.

Мохандас Карамчанд Ганди родился в княжестве Порбандар на западе Индии (современный Гуджарат) в довольно ортодоксальной индусской семье вишнуитов. 20-летним юношей он отправился на учебу в Британию, за что поплатился кастой: старейшины исключили его за то, что он отважился пересечь океан. Но в метрополии, получая юридическое образование и знакомясь с европейской культурой, он окончательно превратился в настоящего индуса, ему не понравилось жить по чужим ценностям. Он на всю жизнь остался убежденным вегетарианцем, хотя в детстве пробовал употреблять мясо, чтобы укрепить свое слишком хрупкое телосложение. В Англии он много ходил пешком — для экономии, а со временем эта привычка превратилась в мощный политический механизм — марш протеста против колонизаторов. Находясь в Европе, Ганди познакомился с христианской традицией, что произвело на него довольно интересное впечатление: «Я находился под значительным влиянием христианства. Но неожиданно я пришел к выводу, что в ваших священных писаниях нет ничего такого, чего не было бы в наших святых книгах. Таким образом, быть хорошим индусом — то же, что и быть хорошим христианином». С тех пор Ганди всегда негативно относился к смене религии верующими, поскольку не понимал, зачем это нужно. «Истина — это Бог, а Бог не знает религии», — повторял он много раз.

В 1891 году Мохандас вернулся в Индию, но его карьера совсем не была стремительной, на что так рассчитывала семья, и он просто должен был принять предложение ехать в Южную Африку, где индийскому сообществу нужен был адвокат. В 1906 году именно там он начал свою борьбу против несправедливости и провел первую кампанию гражданского неповиновения, а в 1915-м вернулся в Индию уже известным и основал свой первый ашрам. Величайшими вехами его политической жизни на родине считают ряд массовых национальных кампаний, организованных Индийским национальным конгрессом под влиянием именно Ганди: Движение несотрудничества с колониальной властью в 1920 г., Движение гражданского неповиновения в 1930 г., подкрепленное Соляным маршем, и Движение «Прочь из Индии!» в 1942 г. Об успехе такой тактики борьбы с колонизаторами свидетельствует тот факт, что в 1945 г., когда Вторая мировая война уже заканчивалась, тот же Уинстон Черчилль сказал: «Кому нужна эта победа в войне, если мы теряем Индию!».

О Ганди написано много книг, в которых авторы пытаются исследовать феномен его деятельности, ведь когда он впервые объявил ахимсу и сатьяграху основными средствами борьбы за свободу, это было большим новшеством. Сатьяграха в переводе с санскрита — сатья, «правда», «истина», аграха — «решительность, твердость, настойчивость». Итак, сатьяграха — решительный поиск правды, активный метод борьбы против несправедливости, но исключительно мирными средствами, путем ахимсы — «ненасилия». Многие не верили в действенность таких методов, особенно в начале политической борьбы Ганди, но они сработали: 15 августа 1947 г. Индия стала независимой страной, заставив колонизаторов оставить ее не путем восстаний и террора, а именно благодаря гражданскому неповиновению. Считая, что именно Индия должна быть духовным учителем человечества, уставшего от войн, Ганди был в состоянии воплотить этические нормы индусов в политическую деятельность, провозгласив активный характер ненасилия — открытое гражданское неповиновение и отказ от какого-либо сотрудничества с колониальным правительством. Ганди писал в 1930 году: «Британцы должны понять, что империя заканчивается. Но они этого не поймут до тех пор, пока мы в Индии не создадим внутри силу, которая подпитает нашу волю».

Не является ли это замечание уместным и в наше время, когда Украина противостоит натиску последней империи?

Большой почитатель Ганди Альберт Эйнштейн когда-то сказал: «Возможно, следующие поколения просто не поверят, что такой человек из плоти и крови ходил по этой грешной земле». Но Ганди был не просто образцом личной честности и преданности истине. Его феномен в том, что он коренным образом изменил жизнь своей страны, научил индийцев достоинству, приучил никого не бояться и настойчиво идти к своей цели. При этом общественные взгляды Ганди не отличались передовыми мыслями: это была разновидность идеализма, даже утопии, так называемый крестьянский социализм. Махатма настаивал на свадеши и кхади: собственном производстве и домашнем ткачестве, что в селе отвечает потребностям человека и природы. Благодаря использованию традиционной прялки чаракха каждый индиец будет иметь работу и сам обеспечит себя одеждой, считал он. И со временем такой утопический подход получил развитие, и сегодня под свадеши мы понимаем прежде всего развитие отечественного производства.

Гандизм базируется на вере в правду и справедливость, предусматривает не только терпимость, но и независимость мнения, величие и гордость за собственную культуру. Исходя из установок Ганди, формировались принципы международного поведения независимой Индии: нация с таким величественным прошлым не может занимать какие-то второстепенные места в мировых делах или жить в страхе. Отсюда вытекают известные принципы мирного сосуществования «панча шила», ставшие индийским ноу-хау в дипломатии, а со временем — основой Движения неприсоединения, третьей силы в мировых отношениях времен блокового противостояния.

Следует отметить, что, поскольку гандизм характеризовался ощутимыми проявлениями идеализма, как стиль государственного поведения он не всегда имел поддержку внутри страны. Считалось, что идеалистические подходы не могли надежно гарантировать защиту национальных интересов. Это внушало опасения среди более прагматично настроенных лидеров новой независимой Индии, а позже привело и к существенным изменениям, как, например, обретение де-факто ядерного статуса в 1998 г. (нечего и говорить, что Ганди всегда был против использования ядерного оружия, и какого-либо оружия вообще).

Кроме теории ненасилия, традиционное мировоззрение индийцев предусматривало восприятие мира как целостной, единой семьи — «васудгейв кутумбакам», которое Ганди разделял полностью. Эта концепция «весь мир — одна семья» является основой современной внешнеполитической стратегии Республики Индия и уже объявлена официальным лозунгом для председательства Индии в G20 в нынешнем году. Перед организацией и ее председателем — Индией встали сложные вызовы: современный мир преисполнен религиозной нетерпимости, национальной вражды, неравенства, корыстолюбия и других проблем. Раньше это уже стало поводом к тому, чтобы признать поражение гандизма как учения, неспособного изменить такой порядок. Война в Украине тем более не вдохновляет на мысли о ненасилии.

Но есть и другие подходы с верой в то, что методы Ганди будут оставаться актуальными. О признании гандизма свидетельствует тот факт, что в 2007 году Генеральная Ассамблея ООН специальной резолюцией одобрила ежегодное празднование дня рождения Ганди 2 октября — как Международный день ненасилия. Ганди, в отличие от многих своих последователей (Нельсона Манделы, Десмонда Туту, Вацлава Гавела, Леха Валенсы, Матери Терезы), не получил Нобелевской премии мира, но в 1999 г., по опросу ВВС, он был назван «человеком тысячелетия». После 11 сентября 2001-го и антитеррористической операции в ответ во многих университетах и колледжах США и Европы преподается учебный курс «Гандизм», а последователи разных религиозных учений — буддизма, ислама, христианства — все еще называют его «апостолом ненасилия».

Но можем ли мы говорить об актуальности идей Ганди именно сейчас, когда, кажется, нарушены все правила сосуществования, в мире вновь воцарилось насилие и ведет нас к пропасти? Вправе ли мы впасть в отчаяние и навсегда отказаться от того, чему учил Махатма? Или, может, еще осталось место для его идей, по крайней мере частично, даже в эти темные времена? Кажется, да.

Например, сатьяграха: «настойчивость в истине» сейчас для каждого украинца — стойкость и вера в победу, взаимоподдержка, уверенность в том, что наша коллективная решимость способна побороть ту нечисть, которая отважилась пересечь наши границы и ежедневно несет беды и страдание. Не просто мечта о победе, а уверенность в ней — так должна выглядеть сейчас украинская сатьяграха. Как когда-то индийцам, нам не оставили выбора: империя (в нашем случае — последняя) должна исчезнуть. Мы на своей земле, за нами правда, и у нас нет сомнений — как не было их в свое время у Ганди и его последователей.

Составляющая сатьяграхи — отказ от сотрудничества с колонизаторами. Не читать британские газеты, не носить изготовленную в метрополии одежду, не покупать английские ткани, а вместо этого производить свои, учил Ганди. Вот почему таким популярным становится домотканная одежда кхади. Это было проявление другого лозунга Махатмы — свадеши, отечественное производство, пусть и кустарное. Но с таким методом и украинцы давно знакомы: клеймя с 2014 года российские товары, мы научились прекрасно жить без них, поддерживая вместо этого отечественных производителей и демонстрируя «свое» всему миру. Мы с гордостью говорим «Сделано в Украине». А именно этому учил Ганди — гордиться своей нацией.

Не сотрудничать с агрессором и не покупать российское (тем более что, кроме газа и нефти, покупать там абсолютно ничего) — вот что должны делать настоящие друзья Украины и граждане разных государств, в сердце которых есть чувство справедливости. Необязательно для этого брать оружие в руки (и нарушать принцип ахимсы), но не нужно брать в руки и что-либо российское. Можно даже не спорить с этими сторонниками «русского мира», достаточно просто обходить их стороной, как когда-то сторонились людей с проказой. Потому что «русский мир» — это и есть современная проказа российского общества.

Отказ от всего российского (по крайней мере сейчас, пока продолжается страшный террор против Украины) будет реализацией установок Ганди. В мире есть много замечательных вещей, изготовленных в других государствах, так почему нельзя продержаться какое-то время в «антироссийском карантине»? Уже сколько написано о том, что недостойна всемирно известного театра Ла Скала история, когда он начинает свой сезон оперой «Борис Годунов». Ну, разве у итальянцев нет в репертуаре других значимых опер? А зачем было приглашать к участию в конкурсе «Мисс Вселенная» представительницу государства-агрессора? Чтобы мир увидел ее кроваво-красный костюм и снова удостоверился в людоедских настроениях недоимперии? А как быть с тем, что лишь 9% западных компаний вывели свои капиталы из РФ, остальные продолжает там работать? (18% американских дочерних компаний, работающих в России, были полностью выведены с момента вторжения в Украину, из РФ вышли всего 15% японских компаний и 8,3% компаний из ЕС.) И нельзя ли удержаться от походов в российские рестораны и на российские выставки, ведь каждая копейка, заплаченная в российском заведении или на «большом культурном» мероприятии, снова пойдет на войну. Пока что это война против Украины, но если ее не остановить, следующим может стать кто угодно.

В конце концов, стал же возможным Давос-2023 без участия россиян? Мир не рухнул, и бизнес не пришел в упадок, да и культурно-медийных мероприятий было достаточно.

Если Россия не понимает, что «весь мир — одна семья», и не хочет жить по семейным правилам цивилизованного мира, то почему весь мир должен подстраиваться под ее позорные обычаи и никчемные требования? Человечество должно отказаться от всего российского, как когда-то Индия отказалась от всего британского. Это и будет современный гандизм.

Мы уже немного выдохнули после 14 января, когда российская ракета попала в дом в спальном районе Днепра. А днепряне — нет. Поисковая операция в разрушенном доме продолжалась 69 часов. За это время 39 людей были спасены, 79 травмировались и 44 погибли. Еще 11 исчезли без вести. Тела некоторых еще надо идентифицировать.

Как там сейчас наши люди? Как со всем справились медики? Где живут семьи, потерявшие жилье? Что делает город, чтобы хотя бы номинально вернуть пострадавших домой?

Обычный день во время войны

Как раз в тот момент Владислав Соловьев и его жена находились дома. В их квартире не было света из-за веерных отключений, начавшихся с тех пор, как российские войска стали обстреливать энергоинфраструктуру в Украине. Свет выключили приблизительно в час дня. Вместе с электричеством исчезли и мобильная связь и Интернет. В тот день к ним должны были приехать специалисты замерять потолок, чтобы наконец закончить ремонт в квартире.

Соловьевы купили квартиру на улице Набережная Победы в 2019 году. Мужчина говорит, что это был долгий путь: от периодической смены арендованного жилья до собственного дома.

— Наш район считается очень приятным в Днепре. Спальным, семейным, тихим, даже такое о нем можно вспомнить, — рассказывает Владислав. — Мы начали смотреть сериал на кухне, а потом ушли в другую комнату. И хорошо, что мы вышли из кухни. Через пять минут прозвучал взрыв. В момент, когда я почувствовал эту взрывную волну, сказал жене оставаться в ванной, где она в то время была. Туда же к ней принес и двух наших кошек — Эмилию и Эмму. Мы все испугались, и животные тоже. Но я пытался понять ситуацию, масштаб произошедшего. На всех курсах, которые учат, как «встречать смерть», объясняют, что не стоит паниковать и надо посмотреть вокруг.

Владислав оставил кошек и жену в ванной, а сам посмотрел в окно, в котором увидел дым, поднимавшийся с соседнего корпуса дома. Потом открыл входные двери, откуда на него повалили пыль и дым. Связи некоторое время не было. Потом супруги услышали голоса людей, кричавших на улице. Это были спасатели, они пытались выяснить, есть ли под завалами люди. А потом один из них постучал в дверь к Соловьевым, — Владислав надел на жену респиратор, взял кошек, и они начали спускаться по ступенькам с восьмого этажа своего подъезда.

— Когда мы вышли на улицу, то увидели кучу обломков и камней, через которые надо было переступать. Мы пытались понять, что происходит вокруг. Но ничего не увидели, кроме большой дыры. Мы знаем этот подъезд. Я просто увидел тот фрагмент… Мы слышали людей, которые кричали и звали на помощь.

В тот же день супруги Соловьевы вышли из дома на Набережной Победы, 118, и поехали к друзьям. Сейчас они живут у родственников за городом. В их квартире, в которой Владислав уже успел забить окна, проводится экспертиза, которая должна определить, можно ли в ней продолжать жить.

— Надеюсь, я буду жить в этом районе. Но уже, видимо, не в доме номер 118, — говорит мужчина. — Как можно жить рядом с местом, где погибли ваши близкие, родственники, друзья, знакомые и где постоянно будет место траура? Нам будет тяжело туда вернуться. Каждый раз, спускаясь по ступенькам с восьмого этажа, будем вспоминать об этом. Сейчас придется начинать все сначала, опираясь на опыт, который у тебя уже был, и жить с мыслью, что это может произойти снова. Какова вероятность того, что это не повторится? Для меня это будет сокровенное место и сокровенная дата.

«К нам везут тех, кого другие не могут спасти»

Сергей Рыженко — генеральный директор больницы, куда привозили пациентов с Набережной Победы, 118. Высокий, худой, в очках. Сидит в уголке небольшого кабинета, двери в который открыты. Идущих по коридору узнает по голосу и время от времени просит к нему зайти.

14 января Сергей Рыженко подумывал выйти в парк. Суббота же, выходной, хотел прогуляться.

— Я как услышал взрыв, аж подпрыгнул. Через пять минут звонок от моего коллеги из «скорой». Говорит, что к нам поедут самые тяжелые пациенты. Взорвался дом. И все началось.

Сергей протягивает мне стопку бумаг, где он самостоятельно задокументировал день и ночь той субботы:

«Первый вызов оперативный дежурный «скорой» получил в 15:44, сразу же все свободные бригады выехали к дому, куда попала ракета.

В 16:00 травмированных и раненых начали привозить в больницу, где уже работали все бригады анестезиологов, нейрохирургов, хирургов, травматологов, операционных сестер.

— Дополнительно из дому начали приезжать врачи и медсестры для оказания неотложной помощи, — записал на бумаге гендиректор. — Первым поступил неизвестный мужчина, около 40 лет. Сразу в реанимационном зале его осмотрели специалисты, установили диагноз, оказали медпомощь, госпитализировали в реанимационное отделение. К сожалению, из-за травм, несовместимых с жизнью, он умер в течение первого часа. С интервалом 3–5–10 минут «скорые» подвозили все новых и новых травмированных, некоторых из категории средней тяжести родственники или прохожие доставляли самостоятельно. Эти пациенты в основном не нуждались в госпитализации. Девятерым помощь оказали амбулаторно, среди них девочка Злата, 10 лет, которую после оказания помощи перевели в детскую больницу. Самое сложное — большое количество пациентов в критическом состоянии одновременно. Работали в двух реанимационных залах, трех пациентов передали в ургентную операционную. Перелили 22 литра крови.

В 16:10 в больницу привезли женщину, приблизительно 35 лет. Состояние критическое, сразу отвезли в реанимацию. Спасти ее жизнь не удалось. Женщина умерла.

В 16:20 доставили девушку с переломом бедра. Она живет в соседнем доме, просто проходила мимо взорвавшегося дома. В бедре — большой обломок бетона. Ее перевели в травматологическую операционную.

В 16:30 доставили женщину, 51 год, с тяжелым ранением органов брюшной полости, эвентрацией кишечника (выходом внутренних органов за пределы брюшной полости. — Т.Б.), переломом плечевой кости. Пациентка доставлена в ургентную операционную, бригада хирургов сделала все возможное для ее спасения. Уже после операции в реанимации дважды останавливалось сердце, реаниматологам удалось дважды его «заводить», но в третий раз реанимационные меры уже не были успешными. Также критическое состояние и травмы, несовместимые с жизнью.

В 17:20 доставлена Аня, которой в тот день исполнилось 19 лет, тяжелая травма лица, раздавлен левый глаз, множественные ссадины конечностей и туловища. Остатки глаза пришлось удалить. Впереди сложные восстановительные операции. 17 января Аню направили на лечение в Польшу в одну из ведущих мировых клиник пластической хирургии.

В 20:15 доставлена последняя в тот день тяжелая пациентка из-под завалов, 66 лет, с многочисленными травмами и переохлаждением.

В 21:10 самостоятельно обратилась женщина с легкими осколочными ранениями спины (от стекла) — амбулаторно.

В этот день было доставлено 30 пациентов с травмами и ранениями в результате взрыва ракеты в жилом доме.

Трое погибли в течение первого часа из-за травм, несовместимых с жизнью. Двое неизвестных погибших — мужчина и женщина были опознаны родственниками в тот же день.

Две неизвестные госпитализированные женщины опознаны на следующий день родственниками — 80 и 93 года.

Восемь пациентов госпитализированы в реанимацию.

На следующий день, 15 января, утром в 11:40 доставлена девушка 27 лет, Екатерина, которая более 20 часов провела под завалами. Температура тела 31°С. Снижение температуры тела ниже 29°С для человека критическое и может привести к необратимым изменениям и смерти».

Я держу в руках эти листы с задокументированными событиями той страшной ночи, смотрю на Сергея Рыженко и почему-то спрашиваю: мыли ли пациентов перед операциями? Вопрос глупый, сама это понимаю, но мне до сих пор трудно представить, как врачи одновременно справлялись с таким количеством живых, раненых и мертвых.

— Людей моют медсестры. Их отмывают. Все было в пыли и крови. Легкого здесь ничего нет. К нам не привозят других. К нам везут тех, кого другие не могут спасти, — отвечает Рыженко. — Первые поступают в состоянии клинической смерти. Им реаниматологи пытаются «завести» сердце. Травмы несовместимы с жизнью. Полные залы людей. В реанимационном зале — уже труппы. Сколько переломов. Женщина, у которой разрезан живот и виден кишечник. У другого голова разломана, но сердце еще работает. Они все серые, серые тела, лица залиты кровью. И на телах одежда, в которой дырки по пять сантиметров в диаметре. А потом началось самое страшное — стали приходить родственники и искать своих близких.

По словам гендиректора, приезжали даже те, кому уже говорили, что их родные умерли. Один мужчина не мог опознать тело жены. Ему дали телефон, который нашли в ее кармане. Он его узнал.

— Потом заходит и говорит: «Это, очевидно, не моя жена». Смотрит и снова: «Нет, моя».

В ту ночь в больнице кричали, плакали, выли.

«Мы живем в условиях лотереи»

На столе у мэра Днепра Бориса Филатова лежат телефон, книга об истории Донбасса и пачка сигарет. Он курит прямо в помещении. Стряхивает пепел в пепельницу, а потом в мусорную корзину.

Трагедию на Набережной Победы, 118, Борис Филатов называет личной.

— Это кошмар. Это ужас. Я хорошо знаю этот дом, я там жил, за три дома от него живет моя сестра. Ясно, что я городской голова всего города. Но Победа — это мой родной жилой массив. Я на нем избирался в парламент. Тогда лучший результат был только у Балоги и Фимы Звягильского, — рассказывает мэр.

По словам городского головы, сразу после первых новостей о попадании российской ракеты в дом в Днепре ему позвонил сейчас уже бывший заместитель главы офиса президента Кирилл Тимошенко, чтобы спросить обо всем происходящем на месте.

— Спрашивал, какая помощь требуется, необходима ли дополнительная техника, нужна ли координация со спасателями. Спрашивал, какая ситуация. Это нормально, это то, чем должны заниматься и государство, и чиновники, и все нормальные люди.

— До 24 февраля было некоторое напряжение между офисом президента и городскими радами. Это изменилось? — интересуюсь. И вижу, как Борис Филатов поджигает вторую сигарету.

— Напряжение это и сейчас осталось. Это вещи несвязанные. В тот день никто этого не чувствовал. В тот день все хотели помочь обычным гражданам из разрушенного дома.

Сейчас на Набережной Победы разрушены 97 квартир. По словам Бориса Филатова, людям, которым негде жить, предложили временное жилье в общежитии. Более 500 мест. Также днепряне предлагают людям с Набережной Победы на несколько месяцев пожить у себя.

Но проблему с разрушенными квартирами тоже надо решать, потому что у каждого должен быть свой дом. Городская власть рассматривала несколько вариантов, как помочь горожанам. Сначала думали построить дом.

— Мы не бедный город, очевидно, можем возвести дом. Но это было бы фактически гетто. Представляете, какой это будет дом… представляете, какой это будет дом, если туда переселить людей после такой трагедии. Это будет «дом горя». Там ежедневно будут поминки. Поэтому этих людей надо расселять.

Второй вариант — приобрести за выделенные мэрией деньги квартиры. Но тут уже сам Борис Филатов боится, что антикоррупционные органы смогут со временем начать задавать вопросы типа: почему выбрали именно этого застройщика, почему квартира с ремонтом, почему такая стоимость квадратного метра?

В итоге мэр решил выделить из проекта городского бюджета «О возмещении имущества, утраченного вследствие российской агрессии и ракетных обстрелов» по 25 тысяч долларов на квартиру, которые выплатят в течение двух месяцев.

— Мы считаем на дом или квартиру. Не возмещаем на мебель, машину или бытовую технику, потому что все невозможно посчитать. Также есть предварительная договоренность с военной администрацией, что они дадут пострадавшим столько же, сколько и мы. Еще бизнесмены собрали около 100 миллионов гривен. Но они сами решат, как будут распределять средства, я пообещал предоставить им списки.

Мэр Днепра снова закуривает сигарету. Третью и последнюю в ходе нашей беседы.

— Магазин, который был на первом этаже, — бывшая кулинария, я ходил туда в детстве за сосисками. Мы живем в условиях лотереи: никто не знает, куда прилетит, кому прилетит, когда и в каком городе.

Фотографии — это иногда все, что остается на память о человеке

В волонтерском штабе общественной организации «Волонтеры Днепра», где работает уже знакомый нам Владислав Соловьев, в уголке стоит небольшой стол. На нем — хаотично разложенные старые фотографии. Большинство из них, очевидно, делали на популярные в 90-х «мыльницы» — фотоаппараты, в которые заряжали фотопленку.

Рядом с фотографиями — документы. Все это привезли с городского полигона, куда свозили мусор с улицы Набережная Победы, 118, после разбора завалов дома. Все вещи перебирают с особой скрупулезностью, поскольку среди всего, что там есть, могут быть части тел людей, которые потом передают в полицию. Все документы оцифровывают и присылают в чаты жителей дома. Если какие-то документы или фото находят владельца, те приезжают и забирают их. У некоторых были только свидетельства о рождении, у других находили целые папки с документами. Волонтеры нашли документы 16 человек. Их уже вернули хозяевам. Но как им вернуть их жизни?

Больше материалов Татьяны Безрук читайте по ссылке.

Каждый, кто имел дело с домашними животными, знает, как меняется их поведение в условиях нарушения обычного ритма жизни. Не отсутствия пищи или тепла, а привычных последовательностей их появления. Животные выказывают признаки беспокойства, выпрашивают дополнительные еду и внимание. Проявляют признаки взаимной агрессии и с опережением реагируют на потенциальные угрозы. Или на то, что на данный момент кажется им угрозой.

Организм млекопитающих (и вообще живых существ) эволюционно хорошо приспособлен к разного вида дефицитам. Природа вообще не предусматривает постоянной комфортности, это все человеческие капризы. Наш организм не был бы исключением в смысле эффективного приспособления, если бы не развитая префронтальная кора главного мозга. Это та его часть, которая обеспечивает проявление личности, принятие решений и регулирование социального поведения. Основным назначением префронтальной коры считается планирование, согласование мыслей и действий соответственно внутренним целям.

Мы как сами себе домашние животные на нестабильность условий реагируем так же. Собственно на нарушение так называемых циркадных ритмов (встроенных биологических часов) недовольно реагирует наш организм. Он мог бы делать это менее драматично. Но все разнообразие сугубо человеческих невротических реакций добавляет наш развитый мозг. То, что делает нас людьми, в одинаковой мере приносит нам и радость, и страдания.

Человеческие радость и страдания, за исключением телесно-ориентированных реакций, — это наши культурные галлюцинации. Пусть вас не обманывают наукообразные термины, это объясняющие. Они — продукт цивилизации, не имеющей к природе никакого отношения. Единственное их назначение — повысить самооценку субъекта.

Они призваны хоть как-то объяснить реальность таким образом, чтобы не нарушить надуманную хрупкую конструкцию личности. Где человек — единственный носитель умного/доброго/вечного — неудержимо тяготеет к свету правды, как бабочка, и вообще — царь природы. Но человек — существо, которое обладает лишь идеями и феноменами, а не реальностью.

Во время глобальных потрясений и катаклизмов, когда мир кругом не просто оказывается иным, но и жестоко показывает человеку его реальную уязвимость и беспомощность, психика хватается за спасательный круг конспирологии.

Это не какая-то современная выдумка, просто с веками изменилась терминология. Раньше как было? Лютый шторм на море — Посейдон что-то там не поделил с коллегами по Олимпу. Извержение вулкана — волнения в подземном царстве Аида. Кого-то сожгло молнией — ну, ясно, что Зевс.

С появлением аврамических религий колорит объяснений изменился, но суть осталась та же. Приятно считать, что есть вещи выше нашего понимания, но если хорошо подумать и расспросить правильных экспертов, тайное становится явным.

И здесь сразу такое снисхождение: фу-у-х, так вот оно что! Мы бодро возвращаемся в состояние динамического равновесия с гордым ощущением избранности и посвященности. Гормональный баланс еще немного колбасит, но кортизона ощутимо меньше, а дофамина больше.

Секулярный мир насильно лишил человечество религиозного обезболивающего, что в результате получилось весьма негуманно. Потому что социальные конструкты, заменившие религию, строились на еще более причудливых и недоказуемых предположениях о человеке и мире. «Не все так однозначно», классическая аристотелевская логика утратила свою актуальность в эпоху постмодернизма. Серьезный ученый, не популяризатор, всегда укажет на предположения, на которых держится реальный научный факт, и на погрешности этого факта.

Взгляните, как видоизменялась классическая механика Ньютона, превратившись в релятивистскую, а потом вообще появилась квантовая физика. Любая научная модель рано или поздно всегда наталкивается на противоречия. Первоначальная модель начинает подниматься как нечто, в чем раньше была конспирологическая компонента, вызванная ограниченностью автора. А также его субъективными желаниями вогнать реальность в ее авторское понимание.

Эта светская субъективность может быть как составляющей творческого мышления, так и болезненной составляющей социальной коммуникации. Впрочем, творчество — вообще явление шизоидное.

Организм наш об этом всем вообще не в курсе. Он, к счастью, не такой культурный, как считается. И при случае всегда хочет от головы простых и четких биохимических сигналов о ситуации. А где их взять?

Как говорилось выше, для этого надо: а) очень сильно думать, б) слушать правильных, специально посвященных экспертов, в) после этого думать еще сильнее. Чем сильнее, тем лучше. Чтобы получить еще лучший ответ, чем от тех специальных людей.

Это не означает, что заговоров не существует. Но, как говорит немецкая народная поговорка, что знают трое, то знает и свинья. Вот, например, коррупционные схемы. Они эффективны тогда, когда работают в границах собственного свинарника. Потому что в ином случае входят в кровавую конкуренцию с представителями других парнокопытных. Тогда оно всплывает на поверхность, и полному профиту каюк.

Заговор — это всегда про бабло. Чем больше высокой идеологии подводится под такие аферы, тем больше денег за этим стоит. Если за заговором не стоят деньги, то это обычный кружок параноиков-любителей. Приобщиться к нему легко и приятно, но лечиться от хайпового правдорубательства потом сложно.

Невроз навязчивого состояния, устремления, мечты, привычка выдавать желаемое за действительное, стремление к обобщению, проекция нашего сознания, вызванная потребностями, — вот лишь небольшой список психологических оснований, приводящих к появлению теории заговора, или конспирологии.

Однако в этом перечне не хватает одного главного компонента. Это хроническая недоразвитость человека в знаниях о реальности. Человек с кучей разных дипломов и ученых званий вполне может быть глупым. Более того, чем больше справок о разумности у человека есть, тем более он напыщен и уверен в собственной непогрешимости. Гиперкомпенсация, потребность залечить социальной активностью какую-то свою душевную травму, создать собственную, «правильную», картину мира также часто является причиной, по которой в соображениях человека присутствует большая доля конспирологии.

Больше грешит этим гуманитарная сфера, но Гугл дал возможность каждому невротику в считанные секунды стать глубоким специалистом по любому вопросу. И с такой же скоростью переквалифицироваться в эксперта по другой теме. Если опцию «сам себе конспиролог» монетизировать, то дефицит государственного бюджета можно было бы покрыть за день.

Итак, имеем такой спектр предпосылок конспирологического мышления: невротизм, шизоидная акцентуация, прагматизм, профессиональный эгоцентризм, интеллектуальные и эмоционально-волевые нарушения, когнитивные искажения, иллюзии как следствие недоразвитости мышления и восприятия и т.п.

Сейчас вполне уместно было бы вводить специальность «военная конспирология» и даже записать ее в ВУС. Разве что лобби политических конспирологов будет против, потому что война — это продолжение политики другими средствами, как говорил прусский генерал Карл фон Клаузевиц в произведении «О войне».

Собственно, если бы не война, это все было бы обычными «играми разума», которых в мире полно. Они никоим образом не влияют ни на реальную политику, ни на реальную экономику. Что традиционно лишь укрепляет убежденность любителей в наличии мировых и локальных заговоров.

Есть теории смешные, их (основных) около десятка: плоская Земля, планета Нибиру, НЛО-заговор, Элвис Пресли жив, а Поль Маккартни нет, принц Чарльз — вампир, «золотой миллиард» и т.п. Есть паскудные, такие как «Холокоста не было», «Протоколы сионских мудрецов», COVID и 5G, Qanon.

Проблема в том, что второй тип конспирологии — мощная и эффективная составляющая дезинформации и управления социальным поведением. Вся идеология «русского мира» построена на конспирологии и держится не только на бреде Дугина. Конспирологической была коммунистическая идеология, из которой вырос рашизм. А до нее — царская, самодержавная. Переписывание истории, уничтожение «неудобных» исторических источников, манипуляция историческими фактами ведут свою родословную еще от царицы Екатерины. Российская пропаганда в западном мире насквозь конспирологична, начиная с истории возникновения России и до современной НАТОфобии.

Есть два объекта, которые, с точки зрения этой оперативной конспирологии, постоянно подвергаются ревизии.

Первый — конкретные лица, исторические деятели прошлого или современники, высокопоставленные чиновники. И в основе этой методологии тот простой факт, что реальная биография человека, черты его характера, личные недостатки и вкусы, отношения с современниками всегда имеют очень мало общего с тем образом, который остался или существует в истории. Мы так устроены, что человек предпочитает помнить лишь хорошее, а если его не хватает, человек охотно его додумывает. Каждый знает это по личному опыту.

Второй — цифры и факты. Фактчекинг — дело кропотливое и неблагодарное. Развеивание иллюзий в процессе их потребления никому еще не понравилось, этакий коитус интераптус. Чем больше кои, то есть цифры, тем больше восторг от них. Поэтому когда «эксперты» с умным видом озвучивают цифры, у простого человека сердце замирает от их уровня научности и обоснованности. К слову, Уинстон Черчилль, которым сейчас модно восхищаться, в своих речах часто брал цифры с потолка, с тем же эффектом восхищения и уважения за совершенную память.

Напрямую эту российскую конспирологию распространяет немного людей, но они есть (включая часть беженцев, которые выехали с той же «ватой» в голове). Однако косвенно она влияет таким образом, что задает определенную позицию на смысловой шкале. Ну, ладно, в общем они врут, но наши же вообще ничего не говорят?

А если говорят, то лучше бы уж молчали.

Токсичность конспирологии в том, что она расширяет интерпретационное окно возможностей до такого размера, что из него легко выпасть. Это как те несчастные дети, которые решили, что если наденут плащ Бэтмена, то, выпрыгнув из окна, полетят не вниз, а вверх.

Так что, совет первый: не фантазируйте на конспирологические темы. Лучше сексуальные фантазии. Они точно ярче.

Совет второй: если вы «полезный идиот», то будьте хотя бы полезным.

Больше статей Олега Покальчука читайте по ссылке.

Сегодня силой вывезенные оккупантами граждане, депортированные из детдомов дети, лица без гражданства, которые длительное время проживали на территории нашего государства, могут вернуться домой: с 14 ноября 2022-го в Украине работает экспериментальная процедура оформления удостоверений на возвращение украинцев, которых силком вывезли в РФ. Это удостоверение поможет гражданам Украины, «эвакуированным» россиянами, вернуться домой.

Удостоверение на возвращение могут сделать как граждане, которые сейчас находятся в России, так и их родственники в Украине, чтобы потом передать его эвакуированным-депортированным лицам через волонтеров или знакомых.

С этим удостоверением принудительно депортированные из Украины граждане могут выехать из России через третьи страны, в частности Латвию, Литву, Грузию и Эстонию.

В декабре 2022 года Государственная миграционная служба Украины уже оформила первые удостоверения на возвращение людей домой. Более того, по словам Уполномоченной президента по правам ребенка и детской реабилитации Дарьи Герасимчук, на конец ноября уже удалось забрать 119 депортированных в РФ детей.

Депортация или эвакуация?

Обстрелы на левобережье Херсонщины ежедневно отбирают у людей дома. Каждый день и каждую ночь орки обстреливают имущество гражданских и инфраструктуру, роют окопы в центре и на окраинах городов. Украинцы, которые до сих пор остаются в серой зоне, просто молятся, чтобы выжить. Страх заставляет принять решение, которое они откладывали до последнего: бежать. Но как?

Единственный путь через пропускной пункт Васильевка на подконтрольную Украине территорию с 15 декабря заблокировали сами же оккупанты. Сейчас остается один выход: выезжать через Крым.

Украинские перевозчики, которые эвакуируют людей через полуостров в Европу, берут с каждого пассажира 400–500 долларов США. Но большинство гражданских, которые отказались сотрудничать с россиянами, потеряли работу, и таких денег у них нет. Оккупанты это понимают, поэтому устраивают собственную бесплатную «эвакуацию» для украинцев — дескать, для спасения их от жестоких обстрелов ВСУ.

Сейчас стратегия рашистов заключается в том, чтобы навести страх на население и принудить его добровольно депортироваться в страну-агрессор, смешать украинцев и россиян и увеличить количество населения в малонаселенных регионах РФ.

Сегодня на территории левобережной Херсонщины остаются жить два типа гражданских: первый — те, кто отправил своих родственников на подконтрольную Украине территорию, а сам остался охранять имущество от рук оккупантов, второй — те, кто набрал российской гуманитарки и встал в очередь за жилищными сертификатами от россиян в надежде прикупить квартирку в РФ. Ведь сегодня страна-агрессор дает возможность украинцам оформить «жилищные сертификаты» в Скадовске, Геническе или же в самой России.

«Да, одна моя знакомая поехала в Анапу, чтобы купить там квартиру и потом вернуться в Украину…» — рассказывает жительница села Железный Порт.

Но действительны ли эти сертификаты? Если да, то где именно украинцы могут приобрести жилье?

Здесь нужно упомянуть о третьем типе гражданских. Это люди, которые открыто заявляли, что «расия здесь навсегда». Они уже давно удрали, но не в «русский мир», а в Европу или же Канаду. Поэтому, к сожалению, часто депортированными являются люди, у которых просто не оставалось другого выхода, кроме как поехать в неизвестность. Куда именно?

Сначала оккупанты «эвакуируют» украинцев в Краснодарский край, в частности Анапу, Туапсе. Оттуда предлагают поехать дальше — в Екатеринбург или же Мурманск. Но вежливо предлагают не всегда, есть много случаев, когда во время прохождения процедур в фильтрационных лагерях рашисты просто отнимают у депортированных украинцев паспорта и вручают прописку, но не московскую или питерскую, а мурманскую, где наблюдается большая нехватка населения.

«Знакомая позвонила мне в приподнятом настроении, дескать, их в Анапе заселили в такой шикарный отель, где еда, напитки бесплатные. Через несколько дней позвонила снова, но уже в слезах, что их не отпускают домой», — делится жительница Голой Пристани.

Дорога в один конец?

Сегодня невозможно назвать точное количество депортированных в РФ украинцев. По словам президента Украины Владимира Зеленского, представители страны-агрессора «эвакуировали» более 1,6 миллиона граждан. Кто согласился на выезд, уже сообщают, что никакой денежной или жилищной помощи нет. Украинцы находятся в палаточных городках и уже ищут пути возвращения.

Но вернуться оттуда не так легко. Потому что главная проблема депортированных — отсутствие документов, которые российская власть отнимает или уничтожает во время прохождения фильтрационных лагерей. На месте же людям вручают новый российский документ. Такие фильтрационные лагеря были во время «эвакуации» беженцев из Мариуполя, для которых выезд в Украину РФ блокировала, и они вынуждены были убегать в «империю». Сейчас эта проблема касается левобережной Херсонщины, откуда можно выехать только через Крым.

Среди депортированных много детей-сирот, детей, чьих родителей лишили прав, которых разделили с родителями во время фильтрационных мероприятий. По словам Уполномоченной президента Дарьи Герасимчук, с начала полномасштабного вторжения Россия насильно вывезла более 13 тысяч детей. Точные же данные мы будем знать только после освобождения захваченных территорий. Ведь с каждым днем количество случаев насильственного вывоза растет.

Часто россияне вывозят детей, у которых нет родителей, в частности 15 несовершеннолетних сирот, которые проходили лечение, вывезли из Мариупольского санатория; воспитанников Олешковского детского дома в ноябре депортировали в психиатрическую больницу в Симферополе. Всех здоровых детей, которые даже имеют семью в Украине, оккупанты отдают в приемные семьи, а те уже оформляют новому члену семьи российское гражданство. После этого документально доказать свое отцовство родным очень сложно.

Уже почти 11 месяцев оккупанты продолжают создавать для своего народа видимость, что они спасают украинцев от самих же украинцев, эвакуируя взрослых и детей в «мышеловку» в виде Краснодарского края.

Кому-то достается «сыр», и они какое-то время живут в гостинице и лишь потом оказываются перед фактом, что домой никто не вернется. А кому-то даже такого куска «сыра» не дают — поселили в палаточный городок, отобрали детей и документы и вручили мурманскую прописку.

Так или иначе, но для каждого украинца эта мышеловка рано или поздно захлопнется. Тогда последней надеждой на возвращение для насильно депортированных в РФ становится это самое удостоверение на возвращение — единственный документ, который удостоверяет украинское гражданство.

Больше статей Евы Юрченко читайте по ссылке.

Гуманитарная миссия по-прежнему очень важна. Но украинские общественные организации не ограничивают сферу своей деятельности раздачей продуктов питания, медикаментов и предметов первой необходимости. Таких организаций в стране много, и в работе каждой есть свои особенности.

«Сверхзадача — не только выжить, но и сохранить качество жизни», — считает руководитель ОО «Мартин-клуб» Виктория Федотова из Днепра. Одно из основных направлений этой организации — социальная и правозащитная помощь женщинам и детям в кризисные периоды.

С начала полномасштабного российского вторжения Виктория принялась консолидировать ресурсы общественных организаций для помощи пострадавшим. В Днепре появился хаб, объединивший несколько общественных организаций — «Форпост», «Мартин-клуб», «Восток СОС», «Пани Патронесса». Кто-то помогал военным, кто-то — переселенцам. Виктория и ее команда занимаются закупкой и выдачей продуктов и лекарств, выделяя также материальную помощь особо нуждающимся. На сегодня гуманитарной помощью охвачено около шести тысяч человек. 3031 человек получил гуманитарку, 1312 — специализированные медицинские и психологические услуги, 650 человек — единоразовую денежную помощь. Проведено 53 образовательных мероприятия для более 500 участников.

«Одна лишь гуманитарка — это просто сиюминутная помощь, — говорит Виктория. — Тебе что-то было нужно, ты это получил. Поел и пошел дальше. Это только одна из частей комплексного реагирования. Гуманитарка помогает выжить в первые дни, но боль не исчезает. Психосоциальная помощь, в свою очередь, не обходится без медицины. На фоне стресса многие заболевания обостряются. Поэтому крайне востребованы осмотры врачами и назначение препаратов. Например, нескольким десяткам людей из числа наших клиентов необходимо было продолжать курс химиотерапии».

По словам Виктории, одной из точек приложения была помощь маломобильным людям, к оказанию которой Украина оказалась не готова. Поначалу возникали проблемы и с психиатрической помощью детям, потому что в Днепре не было возможностей для стационарного лечения. Детей с заболеваниями психики направляли в те регионы, где им могли помочь. Со временем Днепр стал большей опорой для переселенцев.

— Мариупольский поток беженцев, наиболее пострадавших от войны, проходил через нас. Иногда люди приходили просто в тапочках. Март, холодно. У некоторых не было вообще ничего, — вспоминает Виктория.

— А что можно сказать, допустим, о тех, кто на «мерседесах» за «гуманитаркой» приезжает?

— На гуманитарную помощь нельзя смотреть как на потребительство. Мол, те, кто стоят в этих очередях, просто хотят сэкономить деньги. Да, у кого-то есть деньги, и сейчас их нужно экономить. Но мы сталкивались и с таким, что «мерседес», на котором человек приехал, — это все, что у него осталось. Это его дом на сегодняшний день. И «мерседес» не едят. И продать его нельзя, кому он нужен сейчас? А работы у человека нет. Да, люди пытаются сохранить то, что у них есть, а не просто получить что-то бесплатно. У нас и профессора стояли в очереди, люди среднего достатка и выше. Те, кому сложно и стыдно обращаться за помощью. Но выхода нет. Потому что эта война всех сделала равными. И пока она идет, гуманитарная помощь необходима многим.

— Тем не менее отношение к переселенцам не всегда однозначное.

— Да, не всегда. Слышу, бывает, говорят: «Вот они такие-сякие, работать не хотят». Конфликты есть. Бывает так, что папа — на войне, а мама — с детьми. Школ и садиков нет. Как ей работать? Поэтому гуманитарка для нее очень важна.

«Вот, она маникюр сделала!». А что, мы должны ползать по земле и собирать крошки? Люди должны и дальше жить достойно.

Но по крайней мере у нас в хабе не было еще ни одного неразрешенного конфликта. Я предложила коллегам: «Давайте будем относиться к переселенцам как к гостям, которых мы обслуживаем в ресторане». В нашем коллективе работает 80% переселенцев, поэтому они понимают все эти проблемы.

— Накормили человека, подлечили. Чем еще можете помочь?

— Человеку нужна социальная помощь. Мы сделали оценку потребностей. Например, у нас параллельно работает сервис, помогающий женщинам в поиске работы. Другое дело, что на то огромное количество людей, которые заехали в Днепр, просто нет столько работы.

Все более востребованной становится психологическая помощь. Если вначале мы ее постоянно предлагали, то сейчас почти каждый второй приходит и говорит: «Мне или моим детям, или моим близким нужна психологическая помощь». Большинство — образованные люди. Многим нужны юристы.

— Какие проблемы встречаются по юридической части?

— Кому-то нужно просто восстановить документы. Также мы помогаем встретиться с документаторами военных преступлений. Нам удалось оформить несколько десятков обращений в Европейский суд по правам человека. В этом году там будет работать уже другой механизм, поэтому торопились зафиксировать до конца года. Из 36 обращений одно мы уже видели на сайте. Маленькая победа. Надеемся, что и остальные будут зарегистрированы. Это важно для людей пострадавших или ставших свидетелями таких преступлений. Для них это надежда на правосудие, справедливость. Мы понимаем, что если есть надежда, то психологическое выздоровление будет проходить намного быстрее. По аналогии с пострадавшими от домашнего насилия, которое, к сожалению, никуда не исчезло в эти дни. И по этим вопросам к нам тоже часто обращаются.

— Многие жертвы военных преступлений отказывались от фиксации?

— Да, можно было услышать: «Зачем они нас спрашивают об этом? Зачем копаются в нас? Мы не хотим вспоминать. Нам это не нужно». И все же, когда разговаривали с соцработником, терапевтический эффект был. Говорили много о травматических вещах. После чего буквально все соглашались на те виды помощи, которые им предлагали. А кто-то, наоборот, сам хотел рассказать о том, что с ним происходило.

— Днепр все-таки не самое спокойное место. Не думали перебазироваться?

— Нет. Тем нашим людям, кто хотел, мы помогли переехать, закрепиться. Но члены той команды, которая сейчас есть, приняли осознанное решение оставаться здесь.

— Что сейчас с финансированием гуманитарной миссии? Денег хватает?

— Да, теоретически денег сейчас достаточно. Но мало организаций, которые умеют с ними правильно обращаться. Молодым организациям мало дают. Никто не отменял действующие законы. Никто не отменял аудит. Все эти организационные процессы очень сложны, что бы там ни говорили об упрощении. Настолько сложны, что надо быть семи пядей во лбу, чтобы соответствовать. У нас есть опыт и знания, но и для нас это сложно. Деньги для гуманитарной помощи нужны большие. Они есть. Потом понадобятся средства для восстановления. Вот их будет недостаточно, потому что мы строим, а они разрушают. Восстанавливать будут уже наши дети. Наша задача — сохранить им жизнь и здоровье.

P.S. «…район звенит стеклом,.. воняет пожарищем из пролома в доме, — пишет в эти дни на своей странице в Фейсбук Виктория Федотова. — Над волонтерами, жителями, службами витает дух похорон. Так выглядит дом, в котором только что кто-то умер: много суеты,  сдержанные эмоции, кто-то варит еду, кто-то смотрит и не видит, кто-то закручен в воронку утраты и просто замер.

В глазах многих растеряность, но помощи очень много, уборки — тоже.

Мы настроились на несколько недель устранения последствий. Если нужна помощь юристов, психологов, медиков, гуманитарная помощь, просто перевозка, еще что-нибудь, о чем мы не догадаемся, пока не услышим, — наша команда здесь.

Обращайтесь за помощью сюда — www.martin-club.org».

Больше материалов Марка Баянова читайте по ссылке.