Курочка по зернышку клюет — это не только о взгляде Путина на собственную военную стратегию, но и о влиянии западных санкций, которые того же Путина пытаются привести в чувство. Очевидно, что надежды на крах российской экономики в ближайшее время напрасны. Но, возможно, следующий год все же станет переломным.

Основные показатели

В самой РФ преисполнены показательного оптимизма. По итогам третьего квартала по сравнению с аналогичным периодом 2021-го, российский ВВП снизился на 4%, а не на 4,2, как прогнозировалось. Соответственно, в Минэкономразвития РФ убеждены, что, по результатам этого года, падение российского ВВП вложится в обещанные ранее 3,5%. Дополнительный заряд оптимизма — успехи на «китайском фронте», так, словно эти российские 3% в китайском экспорте и 1% китайских инвестиций в РФ увеличатся по крайней мере в десять раз.

Падение экономики в следующем году Банк России оценивает в пределах 1–4%, но с возвратом к росту в конце года. Довольно широкий диапазон, свидетельствующий о непонимании даже центробанком страны и того, как санкции будут влиять на экономику, и того, как далеко в пропасть решит спускаться Кремль. Одно утешает — шансов на хотя бы минимальный экономический рост в следующем году в центробанке РФ уже не видят.

Профицит госбюджета РФ, с которым она начинала 2022 год, исчез. Федеральный бюджет на 2023-и сверстан с дефицитом в 2,9 трлн рублей. Центробанк РФ уверен, что в следующем году увеличение бюджетного дефицита до таких масштабов — благо, рост бюджетного импульса, который направит в экономику страны значительно больше денег. Не поспоришь, но чем больше денег поступает в экономику, тем выше риски роста цен. С начала года, для понимания, денежная масса в РФ увеличилась где-то на 13 трлн рублей, или на 20%. Незамеченными такие вливания не остаются. Поэтому поверить в официальные прогнозы, обещающие возврат инфляции к уровню в 5,5% в следующем году, просто невозможно. Сейчас инфляция в РФ год к году составляет 12% и снижаться не будет. Инфляционный риск является ключевым для России в 2023-м по целому ряду причин.

Основные риски

Если в ноябре центробанк РФ колебался: повышать ключевую ставку в следующем году до 10% или снижать до 6, то теперь колебаний нет. Чтобы не разогнать инфляцию еще больше, с упомянутым «бюджетным импульсом» надо что-то делать. Банк России прямо переход к политике дорогих денег еще не признает, но опосредованно — еще и как. Там подчеркивают, что планируют в 2023-м сдерживать кредитование, то есть ограничить поступление денег в экономику по другому каналу — кредитному.

Значит, что исторически сформированная модель, при которой в РФ процветают исключительно государственные или приближенные к государству бизнесы, и в дальнейшем будет консервироваться. А реальный сектор, отмежеванный от Кремля, будет иметь все меньший доступ к деньгам. Не критично? Только на первый взгляд.

На рынке РФ уже есть дефицит на определенные группы товаров, он углубляется еще с ковидных времен и расцвел после санкционных ограничений импорта в этом году. Импортозамещение если и будет развиваться, то только по тем направлениям, которые интересуют российскую власть, то есть ВПК. По остальной группе товаров, которую мог бы попытаться заместить российский бизнес, вряд ли преодолеют дефицит из-за ограниченности кредитования, — сокращения инвестиций в основной капитал можно ожидать на уровне 10%.

Опросы бизнеса, которые регулярно проводит Банк России четвертый месяц подряд, фиксирует усиление инфляционных ожиданий. Причем роста цен ожидают все отрасли, кроме розничной торговли и строительства. Население с бизнесом солидарно — оно также ожидает роста цен.

Уже сейчас 55% компаний, занимающихся внешнеэкономической деятельностью, переориентировали свою работу из-за санкций (опрос Торгово-промышленной палаты РФ). Около 62% респондентов отметили значительное влияние санкций на общие результаты деятельности компаний. Всего 17% сохранили рынки сбыта и партнеров. Конечно, больше всего пострадали малые и микропредприятия. Самой острой проблемой, влияющей на ведение бизнеса, 73% респондентов считают логистику.

Да и в целом показатели бизнес-активности в РФ не такие оптимистичные, как макропрогнозы. Например, оптовый товарооборот сократился в течение года более чем на 22%, спад розничных объемов продажи в деньгах превысил 9%, грузооборот уменьшился на 5,5%. Положительные результаты показывают только сельское хозяйство и строительство, остальные — в минусах.

Показательно и другое: с начала войны вполне ожидаемо сокращался товарооборот в непродовольственном сегменте, за год просев на 15%. Частично из-за импортных ограничений, не позволявших завозить в страну товары, частично из-за самоограничения россиян, экономивших на так называемых крупных покупках — авто, бытовой технике, мебели и т.п. Но с сентября сокращаются продажи продуктов питания — уже минус 3,5%. И здесь объяснений может быть несколько. С одной стороны, это может говорить об экономии россиян на питании, что безусловно плохой сигнал для экономики, но маловероятно, чтобы это был единственный и ключевой фактор. А вот массовый выезд россиян, убегавших от мобилизации, вполне может объяснить, почему в РФ стали меньше есть.

Никаких официальных данных о масштабах российской миграции нет. Но в третьем квартале количество пересечений границ (которое местные эксперты интерпретируют как число выехавших из страны) выросло с 8,5 млн за аналогичный период прошлого года до 9,7 млн. С февраля объемы российских вкладов на банковских счетах за пределами РФ удвоились и составляют 70 млрд долл. Поэтому, если учесть предыдущий всплеск миграции в феврале-марте 2022 года, то уже сейчас может идти речь об отъезде около 1,5% всей рабочей силы страны. Это ощутимо и будет иметь последствия, ведь миграционный отток, продолжающийся и сейчас, продолжит сокращать внутренний спрос на те же товары и услуги, которые сейчас не в лучшей форме. Раньше РФ и не посмотрела бы на это, — нефтегазовые прибыли позволяли пренебрегать базовыми экономическими законами, но не сейчас.

Еще один вопрос, который мучительно ударит по нефтегазовой составляющей росбюджета, — предельная цена на энергоносители или самоограничение Кремля торговать с кем-либо, у кого в контракте упоминается о предельной цене. Но потери ожидаются существенные — около 160 млрд долл. (или почти 6% ВВП). Здесь уже не закроешь глаза на внутренний рынок, его падающий спрос, недоступность кредитования, инфляцию и проблемы на рынке труда.

Сейчас в РФ об этом говорят шепотом, стыдливо предлагая хотя бы снижать налогообложение труда, чтобы по крайней мере трудовые ресурсы вернуть. Но околокремлевские экономисты пока отмахиваются от плохих предсказаний.

Основные выводы

Думаю, запаникуют они 7 января 2023 года. Национальный расчетный депозитарий РФ получил наконец лицензии от депозитариев Euroclear и Clearstream, которые позволят разблокировать ценные бумаги и счета тех инвесторов, которых не затронули санкции, и операции по соглашениям, заключенным до 3 июня (дата введения санкций против российского депозитария). Речь идет о заблокированных активах пяти миллионов инвесторов. Что они сделают, когда блок упадет? Правильно — будут искать новые места хранения для своих ценных бумаг и средств на валютных счетах. Где-то подальше от токсичной РФ и следующих пакетов санкций. Завершить эти операции они должны как раз к 7 января.

Итак, имеем: сокращение нефтегазовых доходов, рост инфляции, сложности с кредитованием экономики, спад торговли, снижение внутреннего спроса, проблемы на рынке труда и отток частных капиталов.

Так откуда же тогда этот оптимистичный макропрогноз берется? О, все очень просто. Очень по-русски. Ожидания и банка России, и Минэкономразвития чаще всего опираются на… исторические данные. Действительно, с конца 1990-х все кризисы в РФ проходили по обрисованному сейчас сценарию: спад экономики на протяжении одного года с возвратом к росту в следующем году. Но у нынешнего кризиса другая природа, да и обычные лекарства, такие как рост цен на сырьевых рынках или стимулирующая бюджетная политика, уже недоступны. Поэтому, например, экономисты российского «Альфа-банка» в своем консенсус-прогнозе уже говорят о возможном спаде экономики на 6,5% в 2023-м. А аналитики Morgan Stanley, пока без детализации, подчеркивают, что, несмотря на официальное мнение Кремля, рецессия в России будет затяжной и следующим годом не ограничится.

Это не повод для оптимизма, это аргумент. Санкции могут иметь какие-то результаты, если ограничения весомы для агрессора, а сами санкции — продолжительны. Следовательно, только усиленная и долгосрочная санкционная политика в итоге позволит ограничить ресурсы, которые РФ тратит на войну, и снизить негативное влияние этой войны на глобальные рынки и экономики целых регионов.

Курочка по зернышку клюет, но весь двор уже в помете.

Больше материалов Юлии Самаевой читайте по ссылке. 

Министерство торговли США в ноябре объявило, что больше не считает Россию страной с рыночной экономикой. Свое решение ведомство обосновало установленными фактами существенного вмешательства российского государства в экономику. Отмена рыночного статуса для РФ означает, что в рамках торговых расследований к российским экспортерам будут применены ограничения на «полную мощность». И там есть где разгуляться.

Принимая во внимание это решение, следует ожидать активизации работы по пересмотру действующих торговых мер, поскольку отмена статуса рыночной экономики для РФ позволяет изменить методологию расчетов защитных пошлин и установить их на значительно более высоком уровне.

Кроме пересмотра текущих мер в отношении российской продукции из черных металлов, следует ожидать инициирования новых расследований, в частности относительно продукции химической промышленности и изделий из цветных металлов.

Сейчас США проводят два расследования по российской продукции:

• антидемпинговое расследование по импорту российской эмульсии стирол-бутадиенового каучука(«Татнефть», «Сибур Холдинг»), в рамках которого уже определены окончательные ставки пошлины (до 17,47%), ежегодный объем импорта до 32 млн долл. В пределах указанного расследования пересмотрен статус России как страны с рыночной экономикой;
• компенсационное расследование по импорту российских нефтяных труб («Челябинский трубный завод», «Волжский трубный завод» и др.), в рамках которого определена компенсационная пошлина (до 1,59%) и скорректирована антидемпинговая пошлина (до 184,2%), ежегодный объем импорта до 177 млн долл.

В целом же к российской продукции США применяют 15 антидемпинговых и компенсационных мер, приведенных в таблице.

Таким образом, только под действие антидемпинговых и компенсационных мер без учета других действующих ограничений (специальных защитных мер) подпадает российский экспорт общей стоимостью около 2 млрд долл. США. При общегодовых объемах российского экспорта 18 млрд долл. это превышает 11%.

В общем понятно, что при наличии действующих масштабных санкций и ограничений относительно РФ, которые уже существенно сказались на торговых потоках между Россией и Западом, эффект от лишения рыночного статуса для РФ не настолько ощутим. Однако последствия этого решения имеет смысл оценивать несколько шире. Так, в частности, как и в 2002 году, Евросоюз может прибегнуть к аналогичным с США мерам в отношении РФ, а объемы торговли РФ с ЕС значительно больше, чем с США, — 168 млрд долл.Мы, в свою очередь, должны прилагать дипломатические усилия, чтобы это случилось как можно быстрее.

Кроме того, примеру США также могут последовать и другие страны, в том числе и те, которые Россия рассматривает как дружеские, — Индия, Бразилия, Китай, Турция. Не из любви к нам или нелюбви к ним, а сугубо из прагматичных соображений. Россия, чтобы не потерять влияние на мировой рынок, начала искусственно снижать цены на свои экспортированные товары. Эти действия РФ приводят к росту величины демпинга и наносят ущерб производителям стран импорта. Как следствие, правительства стран импорта для защиты собственных товаропроизводителей будут вынуждены применять торговые ограничения в отношении недобросовестного импорта из РФ, иначе сами будут терять.

Таким образом, торгово-политические последствия потери Россией статуса страны с рыночной экономикой в США, бесспорно, существенны и проявятся более ярко для российской экономики в средне- и долгосрочной перспективе.

Больше статей Андрея Терещука читайте по ссылке. 

Наконец-то экономика РФ начала шататься. Нет, до краха еще очень далеко, но хотя бы становится очевидным, что последствия санкционного давления в этот раз действительно могут причинить вред России. Напомним, что предыдущие экономические результаты РФ были на удивление неплохими, и даже, несмотря на падение нефтегазового экспорта, рост глобальных цен на нефть и газ позволял выполнять и перевыполнять федеральный бюджет. Тогда мы прогнозировали, что все же дефицитным он станет не раньше ноября-декабря. Что ж, это произошло раньше. Вскоре Россия в полной мере ощутит, насколько дорого ей обходится эта война.

Показатели бюджета

Впервые с начала войны бюджет РФ (июльский) было сведен с дефицитом. И не просто в какие-то там несколько миллионов, а сразу почти в 900 млрд руб. Уже осенью россиянам придется залезть в засеки фонда национального благосостояния, чтобы профинансировать все расходные статьи. Прежде всего военные.

Да, Минфин РФ закрыл данные о расходных статьях, чтобы мы, не дай Бог, не узнали, что страна-террорист тратит на войну все, что имеет. Но на самом деле даже общих знаний арифметики достаточно, чтобы понять, что с марта расходы РФ выросли на 650 млрд руб., из которых около 500 млрд — военные расходы, а 150 млрд — остальное. Только это очень тайная информация, никому не говорите.

То есть с начала войны бюджетные расходы выросли на 35% и в дальнейшем будут увеличиваться. Тренд — примерно плюс 150 млрд руб. ежемесячно. А значит, уже в октябре незапланированные расходы превысят триллион рублей, а к декабрю составят почти 1,5 трлн. Очень много, и пора бы затянуть пояса, но, с одной стороны, российский минфин продолжает делать покер фейс, не признавая вообще никаких проблем, с другой — распорядители средств без стеснения это используют. Например, разные российские ведомства уже подали своему минфину заявки на дополнительные расходы по меньшей мере на 5 трлн руб. Действительно, почему бы и нет.

Понятно, что такие расходы требуют немалого роста доходов, в первую очередь нефтегазовых. В то же время сопоставимая с весенними показателями нефтегазовая прибыль сократилась более чем вдвое — до 115 млрд руб.

Для ясности, здесь наибольший вес имели не столько санкции, сколько самоограничения РФ. Прибегая к газовому шантажу ЕС, Россия сама сокращает собственную прибыль. То есть, прекратив шантаж и нарастив объемы прокачки по «Северному потоку», она сможет нарастить прибыль. Другой путь — девальвировать рубль, который сейчас крепкий, что существенно сокращает прибыль экспортеров. Но прекращение газового шантажа ЕС расходится с внешним политическим курсом Кремля, а девальвация нацвалюты — с внутренним. Это маловероятные сценарии. И хотя российский минфин надеется, что уже в августе нефтегазовые доходы вырастут до 360 млрд руб., от одного желания минфина это точно не зависит. Да и сумма не очень большая с учетом того, что еще в апреле нефтегазовая прибыль страны составляла 1,8 трлн руб.

Спрос и предложение

Конечно, есть еще и другая доходная часть бюджета — не топливная. Но и там наметился тревожный тренд. Действительно, все эти уходы «зар» и «эйчэндэмов» продолжительное время не воспринимались как серьезное давление на государство, основная прибыль которого — продажа газа и нефти. Но влияние уже очевидно.

Импортные налоговые поступления в российский госбюджет снижаются каждый раз все более существенно, от минус 38% в апреле до минус 44% в июле. То есть проблемы с импортом в стране не решаются и нарастают. Напомним, что в марте большинство российских компаний заявляли, что санкции — это ерунда, их существующих запасов хватит по меньшей мере на 6–9 месяцев, а к тому времени найдутся пути решения этих проблем. Как видим, и запасов было не так много, и пути решения проблем с последующими поставками не находятся так легко, как казалось.

В целом в нетопливной части доходов России провал процентов на 30, из них минус 40% по НДС, более чем 30% по налогу на прибыль, минус 44,5% по акцизам и минус 60% по пошлине на ввезенные товары.

Примечательно, что инфляция в РФ сейчас около 15%, то есть тот же НДС не должен был бы провалиться настолько сильно, если бы сохранились спрос и предложение. Что ж, российский госстат утверждает, что спрос сильно не падал, значит, влияние все же со стороны предложения, а РФ все-таки почувствовала, чего стоит потеря мировых ритейлеров.

Здесь, кстати, очередная ловушка: в целом инфляция могла бы помочь с поступлениями косвенных налогов на потребление, но это же Россия, тут так не делают. Если речь идет об инфляции, то она должна только снижаться. Ну и закатали рукава: государственное регулирование цен и тарифов, ограничение для ценовых надбавок, экспортные ограничения, легализация параллельного импорта и т.п. Все, чтобы укротить цены и выйти на уровень 14% до конца года. Не очень умно, но очень по-русски.

Очевидно, 14% не будет, даже если правительство собственноручно установит цены для всех товаров. В июне, например, цены на такие базовые товары, как молоко, хлеб, макароны и крупы, уже были выше на 20–40%. И если понять, почему в РФ подорожали иномарки, можно, то почему стал дороже хлеб в стране, которая в мировых лидерах по выращиванию пшеницы, тяжело. Тяжело будет и дальше, ведь если государство вместо рынка регулирует ценообразование, рынок теряет землю под ногами, он не чувствует реальных реакций потребителей, не понимает сигналы от конкурентов, не может реагировать на изменения, не имеет плана на будущее, потому что не он это будущее решает.

Сейчас в РФ действует мораторий на банкротства, удобно, конечно, но есть показатели, на которые мораторий не наложить. Так, российские компании в июле зафиксировали наибольший с апреля спад производства. В целом на 6%, но, например, производство товаров долгосрочного пользования сократилось на все 58%. Из-за нехватки сырья и сокращения спроса компании не только сворачивают производство, они прекращают инвестиции и наем новых сотрудников.

С марта по июнь, наплевав на банкротство, закрылись 113,5 тыс. компаний, рост к предыдущему году — 17,5%. При этом темпы открытия новых бизнесов устойчивые — около 78,5 тыс. То есть тех, кто уходит, где-то в полтора раза больше, чем тех, кто выходит на рынок. Когда же мораторий на банкротства закончится, местные эксперты убеждены, что с рынка одновременно выйдет как минимум четверть малого и среднего бизнеса, останутся только те, у кого стабильный спрос, кто работает в узких нишах или не привязан к импортному сырью.

Что дальше?

Переход от бюджетного профицита к дефициту — весомый фактор, ведь именно нефтегазовый излишек продолжительное время служил той базой, которая позволяла РФ развиваться, несмотря на все проблемы внутреннего рынка. Российские ученые уже всерьез рассматривают кризисный сценарий развития событий, и, по их мнению, вероятность его воплощения составляет 25%. Его предпосылки: активное сокращение потребления российских углеводородов и последовательное снижение нефтяных цен на 25–35%. Все, кроме сдержанных темпов роста мировой экономики, больше факторов нет. Хорошо иметь такую простую экономическую модель. Но и в базовом сценарии, вероятность которого 75% соответственно, предпосылки те же, просто скромнее: умеренный отказ от углеводородов и снижение цен на нефть на 17–21%.

Да и последствия общие, просто разной глубины: сужение внутреннего рынка, примитивизация экономики, кризис на рынке труда. По сути, деградация. Поскольку, как оказалось, внутренний рынок РФ без нефтедолларов и импорта не способен развиваться. Весомым обременяющим фактором становится российская политика, которая в последнюю очередь смотрит на экономическое состояние страны.

А значит, понимаем, что именно от настойчивой борьбы за отказ мира от покупки российских энергоносителей и введения дополнительных пошлин на поставки нефти из РФ зависит дальнейшая скорость полураспада российской экономики. А дальше они уже будут добивать себя сами.

Больше статей Юлии Самаевой читайте по ссылке. 

Кризис микрочипов набрал обороты еще в 2020 году, на старте пандемии COVID-19. С одной стороны, карантины разорвали привычные цепи поставок, с другой — спрос на гаджеты резко вырос в мире, переходившем на онлайн-работу. Впрочем, кроме глубокой обеспокоенности, никаких решительных шагов правительства не предпринимали, ведь на самом деле никто не умрет, если купит пятую PlayStation или дождется Porsche из салона чуть позже. Реальная паника началась, когда кризис микрочипов затронул оборону. Бросив все силы на помощь Украине, Запад осознал, что, во-первых, у него нет достаточного количества оружия, принимая во внимание новые геополитические риски, во-вторых, нет достаточного количества микрочипов для его производства. И вот когда речь зашла о безопасности, а не об удовлетворении прихотей потребителей, рынок начал быстро и резко меняться. По сути, мы наблюдаем за стартом новой гонки вооружений, которая сильно изменит наше будущее.

Почему микрочипы так важны? Без них не работает ни одна современная технология: автомобили, компьютеры, смартфоны, бытовая техника, медицинское оборудование и современное вооружение, конечно. Но есть отличия. Для большинства гражданских изделий вполне подходят так называемые Old-Tech Chips, то есть устаревшие микрочипы. Их производство в мире не слишком диверсифицировано и в основном сосредоточено в КНР, Южной Корее и на Тайване. Собственно, поэтому любые проблемы с логистикой — это уже кризис поставок и гарантированный дефицит. Но для военных нужд используют не устаревшие, а так называемые передовые чипы. А с ними вообще беда — почти все мировое производство приходится на Тайвань. Тот самый, на который огнем дышит Китай. Не удивительно, что страны, предоставив Украине вооружение, оценив собственные запасы, потребности в производстве и «тайваньский» риск, мягко говоря, испугались. Наконец стало очевидным, что наличие и доступность микрочипов — это в первую очередь безопасность, а уже потом успехи автомобилестроения и продажи 5G смартфонов.

Начались инвестиционные гонки. Цель — диверсифицировать Тайвань, на который приходится 90% глобального производства передовых микрочипов (и более 65% всех чипов), причем одна только TSMC — это 56% всего мирового рынка. За ним следует Южная Корея — 15% глобального рынка, практически все из которых — это Samsung, но передовых микрочипов они производят совсем мало.

И, несмотря на то, что в Штатах все же есть и собственное производство, и технологические гиганты наподобие Intel или Micron, наблюдаются два тренда, очень беспокоящих американцев. Первый — до пандемического кризиса производство чипов в США падало, несмотря на то, что распространение технологий, наоборот, росло. С одной стороны, невидимая рука рынка подталкивала Apple к закупке чипов там, где дешевле, с другой — Intel, хоть и пионер отрасли, просто физически не может удовлетворить аппетиты всех желающих, да еще и по азиатским ценам. Второй тренд — в США на сегодняшний день производится 0% передовых микрочипов, и весь ВПК страны зависит от острова, расположенного за 12 тысяч километров.

Вот почему США приняли The CHIPS Act — пакет инвестиций в производство чипов на сумму 52 млрд долл. И почти все средства пойдут именно на передовые чипы. В частности, 39 млрд долл. — субсидии на строительство новых мощностей, а свыше 10 млрд — дотации на дальнейшие исследования. Старым чипам перепало всего 2 млрд долл. и снисходительное разрешение производить устаревшие чипы в КНР. Передовые же в Китай попасть не должны ни при каких обстоятельствах. Теоретически получатели субсидий могут строить производство где бы то ни было, но США предлагают им налоговые кредиты суммарно на 24 млрд долл. на инвестиции, сделанные именно в Штатах.

Корея без боя сдавать позиции на рынке не планирует. В следующие десять лет страна инвестирует в отрасль невероятные 450 млрд долл. Но они не пойдут на сохранение доли в глобальном производстве устаревших микрочипов. Как и американцы, корейцы будут инвестировать в передовые. Но, в отличие от американских производителей, Samsung их уже производит, просто не в таком количестве, чтобы тягаться с мировым лидером TSMC. Инвесторы — 152 корейские компании, правительство со своей стороны предоставляет налоговые льготы в 40–50% на инвестиции и разработки и еще 10–20% на строительство. Лидер рынка Samsung планирует до 2030 года инвестировать исключительно в передовые чипы более 150 млрд долл., менее известная, но очень мощная корейская компания SK Hynix — свыше 200 млрд.

Тайваньская TSMC, чтобы не терять лидерство, ставку приняла. Компания в течение трех лет планирует вложить 100 млрд долл. в увеличение мощностей по производству передовых микросхем.

На этом фоне инвестиции США выглядят бледно, согласитесь.

Однако в Евросоюзе вообще беда. Там есть немецкие Infineon и Bosch и французско-итальянская STMicroelectronics. Все. Вроде бы другие страны технологии Индустрии 4.0 не обошли, но как-то было не до того. В результате проблема такая же, как и у американской Intel, — даже при большом желании эти три компании не могут удовлетворить постоянно растущий спрос, а передовых микрочипов просто не производят. План в ЕС следующий: инвестировать около 43 млрд долл. в уменьшение зависимости от импортных микрочипов и к 2030 году взять долю в 20% от мирового производства. И тут либо инвестиций маловато, либо планы по завоеванию глобального рынка слишком амбициозны, а скорее всего, и то, и другое, еще и щедро приправленное европейской бюрократией, которая все будет тормозить.

А что же Китай? Распространенный миф о том, что именно КНР является мировым лидером по производству микрочипов, возник благодаря тому, что неосмотрительные аналитики какое-то время добавляли к доле Китая Тайвань. Ошибку потом исправили, но слава мирового лидера за Китаем, который далеко не топ, закрепилась.

На самом же деле доля КНР на глобальном рынке за последние десять лет снизилась с 30 до 8%. Почему? Потому что Китай не топ по качеству, его заводы устарели для производства не только современных микрочипов, но и бытовых. Что хуже, оборудование китайских заводов не китайское, а делиться современными наработками ни голландцы, ни японцы с 2018 года не хотят. А других производителей просто нет. Так что сейчас китайский максимум — 7-нанометровые чипы, тогда как на рынке уже есть 3-нанометровые, прототип 2-нанометрового и технология для изготовления 1-нанометровых чипов. Поэтому очевидно, если китайцы не получат современные технологии, например силой, уже через несколько лет их вытеснят с рынка вообще.

В КНР сейчас ничего лучшего, чем обычный шантаж, не придумали. У них есть рычаг воздействия — именно в Китае находятся (и успешно добываются) самые большие в мире залежи редкоземельных металлов, без которых производить микрочипы невозможно. Так что периодически Пекин угрожает конкурентам, что вот-вот остановит поставки сырья на мировой рынок. В ответ Запад уже давно, и действительно весьма успешно, ищет альтернативу. Так, КНР в среднем добывает редкоземельных металлов 119 тыс. тонн в год, а США — всего 19 тыс. тонн, но разведанные запасы есть во многих странах, в том числе и в Украине, которая является лидером в Европе по залежам лития. К сожалению, Украина из этих запасов и тонны не добыла, но другие страны уже готовятся в ближайшее время потеснить КНР и на сырьевом поле. На старте запуск добычи в новых месторождениях в США, Канаде, Австралии, ЮАР, Турции, Вьетнаме. А значит, и здесь господство Китая не вечно.

Но не будем очаровываться. Это марафон, а не спринт. Дефицит чипов продлится ближайшие несколько лет, по меньшей мере вплоть до запуска новых производств, на которые еще надо найти людей.

К сожалению, только деньгами не решить проблему кадров в секторе, который еще до озвученного расширения испытывал нехватку рабочих рук. Около 80% производителей еще год назад отмечали, что квалифицированные кадры — одна из основных проблем, и уже тогда начали существенно повышать зарплаты, чтобы выдержать конкуренцию за людей. Очевидно, с увеличением количества заводов эта конкуренция, как и затраты на персонал, будут только расти. Выигрывают те, у кого инвестиции больше.

Кто проиграет? Кроме КНР, мы с вами.

Вы, вероятно, заметили, что практически все озвученные инвестиции сосредоточены на производстве новейших микрочипов, необходимых для ВПК. Проблемы «гражданских» чипов никто решать не собирается — несвоевременно. В начале этого года аналитики Avnet Insights опросили полсотни инженеров Азии и США. Кроме традиционных жалоб на дефицит, 64% инженеров отмечают, что он уже напрямую влияет и на качество, потому что компании требуют от них поиска не лучших, а любых решений, исходя из имеющихся компонентов. Инженеры возмущены, и их можно понять. Представьте кондитера, которому заказывают не «Наполеон» или «Павлову», а что-то из ржаной муки, яичного порошка и трех изюминок, чтобы было съедобным. Как-то так будут развиваться гражданские технологии в ближайшее время. Еще хуже, аналитики отрасли подчеркивают, что инженеры не должны воспринимать дефицит и доступность компонентов как временное явление, ведь это фактически их будущее на годы. И наше тоже.

Гонка вооружений (а нынешний микрочиповый марафон — это именно она) всегда выталкивает на обочину гражданские технологии. В том же опросе инженеры отмечают, что уже начали откладывать в долгий ящик проекты следующих поколений, потому что из имеющихся «ржаной муки и изюма» их не сделать. Мир уверенно возвращается во времена, когда все самое современное было у военных, а гражданские десятилетиями могли ждать, пока им перепадут эти технологии.

Больше статей Юлии Самаевой читайте по ссылке. 

Начало этой недели станет очень важным для усиления политики международных санкций против России. Во-первых, 20 июля должна состояться четвертая встреча контактной группы по вопросам обороны Украины в формате Рамштайн. Во-вторых, ЕС почти готов согласовать уже седьмой пакет ограничений против РФ. Однако последовательной цепной реакции всего мира на преступную деятельность РФ, фактически ставшей крупнейшим террористическим государством мира, до сих пор нет. Чтобы ситуация изменилась принципиально, необходимо включить Российскую Федерацию в «черный список» ФАТФ (международной группы по противодействию отмыванию преступных доходов и финансированию терроризма).

По информации Министерства финансов США, ряд стран (среди которых Китай, Индия, Турция, Бразилия, Казахстан, Грузия, Сербия, Израиль, Кыргызстан, Армения, Мексика, Сингапур, Южная Африка, Никарагуа, Таджикистан, ОАЭ и Узбекистан) до сих пор помогают России избегать санкций. Поэтому международные усилия, направленные на привлечение РФ к ответственности за преступления против мирного человечества и подрыв основ международного порядка, должны не только продолжаться, но и становиться более интенсивными.

Одно из важных направлений такой работы — анализ, оценка и привлечение государства-агрессора к ответственности за преступления в сфере финансирования терроризма (РФ, которая начала войну в Украине, фактически финансирует терроризм на национальном уровне). В этом контексте весомым конечным результатом станет включение РФ в так называемый черный список» ФАТФ.

Что уже реализовано

• РФ исключена из MONEYVAL и вообще из Совета Европы.

25.02.2022 года остановлено членство РФ в Совете Европы, в частности и в его рабочем органе — Комитете экспертов Совета Европы по взаимной оценке мер противодействия отмыванию средств и финансированию терроризма (MONEYVAL). 16.03.2022 года Комитет министров Совета Европы принял решение исключить РФ из организации (первое такое решение в истории Совета Европы), как следствие страна-агрессор также перестала быть членом MONEYVAL после 25 лет работы в Комитете, к которому она присоединилась в 1997 году.

• РФ отстранена от участия в выполнении каких-либо руководящих или консультативных ролей или участия в принятии важных решений ФАТФ.

Заявлениями от 04.03.2022 года в связи с событиями в Украине и от 17.06.2022 года в отношении РФ ФАТФ подтвердила что:

• действия РФ противоречат основным принципам Группы и грубо нарушают обязательства по международному сотрудничеству и взаимному уважению, в соответствии с которыми члены организации согласились внедрять и поддерживать Стандарты ФАТФ;
• РФ больше не может выполнять никакие руководящие или консультативные роли или участвовать в принятии решений по установлению стандартов, процессов экспертной оценки ФАТФ, вопросам управления и членства, а также не может предоставлять оценщиков, рецензентов или других специалистов для экспертной оценки ФАТФ.

Также стоит напомнить о плодотворной работе украинской финансовой разведки (Госфинмониторинга) над вопросом включения РФ в «черный список» ФАТФ и исключения РФ из числа ее стран-членов, о соответствующих обращениях руководства украинского парламента (от 22 марта) и министра финансов Украины (от 27 мая). Аналогичные предложения содержал и апрельский План действий по усилению санкций против России (так называемый План Ермака—Макфола).

Из «серого» — в «черный список»

Почему включению России в список ФАТФ уделяется такое внимание?

Хотя широкая общественность не очень осведомлена с деятельностью Целевой группы по разработке финансовых мероприятий по борьбе с отмыванием денег (ФАТФ), но это самая важная и самая влиятельная организация в мире, которая занимается стандартами борьбы с отмыванием денег и противодействия финансированию терроризма (БОД/ФТ). Достаточно сказать, что Группа, основанная G7 в 1989 году, сегодня насчитывает 37 стран-членов и две организации-члена (одна из которых — ЕС), а более 200 членов ООН подписали свои обязательства о внедрении в свои юрисдикции ее рекомендаций, нацеленных на предотвращение организованной преступности, коррупции, отмывания денег и терроризма.

Группа отслеживает прогресс стран по соблюдению рекомендаций и мер, применяемых для БОД/ФТ, а также проверяет, как страны адаптируют свою нормативную базу и финансовую систему, оценивает фактическое выполнение рекомендаций, в частности ведением двух контрольных списков, которые издаются трижды в год:

• юрисдикции, которые находятся под усиленным мониторингом, активно сотрудничают с ФАТФ для устранения стратегических недостатков в своих режимах БОД/ФТ («серый список»). Группа не призывает принимать усиленные меры должной проверки к этим юрисдикциям, но поощряет своих членов и все юрисдикции учитывать факт их попадания в список;
• юрисдикции высокого риска, которые имеют существенные стратегические недостатки в своем режиме противодействия отмыванию денег, финансированию терроризма и распространению оружия массового уничтожения («черный список»). К ним Группа призывает применять усиленную должную осмотрительность, а в самых серьезных случаях — использовать контрмеры для защиты международной финансовой системы от рисков, исходящих из этих стран.

Большинство финансовых учреждений мира — от местных банков и локальных платежных систем до МВФ и Всемирного банка — полагаются на эти списки для своих проверок соответствия.

Токсичная репутация

Может показаться, что попадание РФ в «серый список» не грозит ей большими рисками. Но, во-первых, «серый список» имеет довольно значительные и иногда недооцененные последствия. Страна, попавшая в «серый список», сталкивается с несколькими проблемами. Это снижение рейтингов, негативное влияние на потенциальные иностранные инвестиции и на отношения с международными банками и финансовыми учреждениями из-за негативной репутации, в частности попадания субъектов хозяйствования в менее благоприятные коммерческие условия; более высокие требования к соответствию и более тщательные меры мониторинга (иногда банки прекращают отношения с клиентами, которые находятся в юрисдикциях с высоким риском, по сути, чтобы сэкономить на значительных затратах на соблюдение требований), другое экономическое давление, такое как торговый дефицит и рост инфляции.

Специалисты МВФ исследовали, что внесение в «серый список» отрицательно сказывается на потоках капитала страны, величина эффекта в среднем составит минус 7,6% ВВП. Например, приблизительные потери экономики Пакистана от внесения в «серый список» составили 38 млрд долл. США.

Именно по этим причинам Турция, попавшая в «серый список» в октябре 2021 года, принимает существенные меры для укрепления своего национальногоа режима БОД/ФТ.

Во-вторых, практика работы ФАФТ базируется на некоем поступательном движении реагирования — от повышенного внимания к какой-то стране со стороны группы с последующим включением ее в «серый список», и лишь потом, если такая страна будет избегать сотрудничества, игнорировать рекомендации и не будет устранять проблемы, она попадет в «черный список».

Пополняют эти списки и исключают из них после тщательных и интенсивных взаимных оценок. То есть мгновенное попадание России в «черный список», даже учитывая ее грубое нарушение общих принципов ФАТФ, маловероятно (более того, при некоторых обстоятельствах процедуру могут остановить или полностью заблокировать РФ или ее сторонники — члены группы, применив право вето на решение Пленарного заседания).

Поэтому более оправданной и взвешенной политикой может стать как важный этап достижения главной цели — включения страны-агрессора в «черный список», предварительное включение ее в «серый список». Основанием для этого могут послужить: ненадлежащее функционирование национального органа финансового контроля и правоохранительной системы, ухудшение со стороны РФ состояния международного сотрудничества, в частности в плоскости замораживания взаимной правовой помощи и ответов на международные запросы.

Не стоит также забывать, что вопрос включения России в списки ФАТФ тесно координируется с другими важными шагами антироссийской международной санкционной политики, а именно: признание РФ страной — спонсором терроризма со стороны правительства США и почти автоматическим попаданием России в список ЕС «третьих стран с высоким уровнем риска» для целей борьбы с отмыванием денег и финансированием терроризма.

Синергия указанных решений создаст мощный удар по репутации России, которая станет максимально токсичной для любого бизнеса, инвестирования и помощи (хуже, чем Северная Корея), значительно сузит поле для маневров со странами, которые до сих пор помогают ей избегать ответственности и санкций.

Больше статей Вячеслава Черкашина читайте по ссылке.

Охваченная безумной имперской паранойей Россия начала войну против Украины не в случайное время. Постковидная экономика, накачанная монетарным допингом, начала восстанавливаться совсем не по тому сценарию, которого ожидали: спрос взорвался на фоне разрывов в цепях поставок, занятость восстановилась, а резкий рост цен на сырье и стоимости активов уже выглядит как закономерное явление. При этом Китай сформировал огромные запасы продовольствия, а Европа оказалась в энергетической ловушке между ценностями, стратегической автономией и текущей эффективностью отдельных крупных бизнесов.

Почему это не выглядит случайностью? Суженное пространство политики и усиление макроэкономических альтернатив (trade-offs) оказывают непосредственное влияние на политическую устойчивость демократий и способность к международной координации. Иными словами, чем уже пространство политики и сложнее дилеммы макроэкономического выбора, тем более вероятны внутриполитические разногласия, которые расшатывают ситуацию и усложняют возможность поддержания фокуса на неотложных геополитических вызовах.

Почему монетарная политика ведущих стран на сегодняшний день оказалась в ситуации, когда каждое последующее решение центробанков не гарантирует лучший результат для поддержания политической устойчивости в демократиях? Во-первых, уровень инфляции (см. рис. 1). Еще до начала войны было очевидно, что инфляция выходит из-под контроля. Она не просто отклоняется от инфляционных целей в большинстве стран мира. И она точно не является отображением какого-то мнимого «временного шока».

Во-вторых, долговая нагрузка в развитых странах и во многих странах с формирующимися рынками (см. рис. 2). Низкие ставки за продолжительное время развратили правительства. Ковидный кризис еще раз продемонстрировал, что безлимит монетарных стимулов делает бюджетные дефициты слишком доступными. Долговые потолки сдвинулись вверх, расширяя возможности для реакции на значительные стрессы. И теперь, когда рост занятости замедляется, домохозяйства сталкиваются с радикальным давлением со стороны расходов на энергоносители, а военные потребности явно будут увеличиваться, правительства получат более высокие ставки на свои заимствования.

В-третьих, стагфляция. Конечно, современная стагфляция немного не такая по сравнению с ее историческим оригиналом (сочетанием высокой инфляции и безработицы, что идет в разрез с базовым макроэкономическим предположением кейнсианской теории об обратной связи между ними). На сегодняшний день ее интерпретируют как сочетание более высоких среднесрочных значений инфляции и более низких темпов роста (занятости). В более упрощенном виде одновременное сочетание худшего прогноза по ВВП и инфляции является проявлением этой проблемы (см. рис. 3).

Но и в таком варианте она является вызовом центробанкам. Повышение ставок для сдерживания инфляции может ухудшать результат по занятости. Почему? Потому что есть еще проблема ожиданий. Именно ожидания определяют, воспринимают ли рынки действия центробанков в русле стабилизации будущей ситуации, а не расшатывания макроэкономической лодки. Подтверждение ожиданий своевременными действиями и разъяснение центробанковских решений являются основой доверия к политике. И хотя доверие к монетарным регуляторам пошатнулось, их готовность признать ошибку с интерпретацией постковидного инфляционного всплеска является неплохой основой для того, чтобы ситуация в мире не скатилась до уровня 1970-х. Но именно такая ошибка и является причиной, почему макроэкономическая ситуация во многих странах сейчас выглядит значительно хуже, чем могла бы быть. Пространство маневра для экономической политики оказалось суженным, а политическая уязвимость по концентрации на решении наибольшего геополитического вызова современности усилилась.

Прогнозные данные на 2022 год еще до войны оказались хуже и по инфляции, и по темпам роста. Но уже сейчас они выглядят очень оптимистичными. И МВФ, и другие финансовые учреждения единодушны в том, что война лишь ухудшила позицию, в которой находятся макроэкономические регуляторы относительно решений по инфляции и поддержке экономики, импульс которой угасает под давлением сырьевых цен и более жестких финансовых условий.

Инфляция 2022 года убедила многих скептиков из центробанковского сообщества, что она не временная. Но то, с каким упорством монетарные регуляторы еще недавно отмечали временность инфляционного давления, уже не столько вызывает удивление, сколько указывает на ряд слабых мест (чтобы не сказать фундаментальных просчетов) в подходах, на которых основывается их политика. Можно выделить несколько ключевых вопросов, указывающих на серьезную макроэкономическую уязвимость «обновленных» монетарных доктрин.

Пренебрежение шоками предложения. Такая позиция объясняется ограниченной возможностью монетарной политики влиять на цены, которые находятся под действием факторов, не зависящих от центробанков. То есть на них нежелательно или даже нецелесообразно реагировать с помощью монетарной политики. Особенно в случаях, когда центробанки пользуются доверием. Именно от нее зависит то, будут ли непродолжительные изменения на отдельных рынках влиять на поведение при установлении цен и инфляционные ожидания. Однако уже традиционный для монетарной политики вопрос игнорирования шоков засверкал совсем другими красками в свете опыта 2021–2022 годов. В глобализованной экономике с затяжным нахождением процентных ставок на низком уровне сырьевые цены ведут себя в большей степени как актив. Они становятся более чувствительными к глобальным монетарным условиям, которые в основном задают уровень процентных ставок и угол наклона кривой доходности. Кроме того, чем больше глобализирована экономика, тем сложнее отличить шок предложения от шока спроса. Ведь грань между ними становится весьма условной. Это же касается отдельных стран. Существенные и затяжные ценовые коррекции на отдельных рынках меняют баланс экономического веса разных секторов. Платежеспособность экономических агентов, которые кормятся с повышения цен, не испаряется. Она трансформируется в затраты, которые дополнительно давят на цены. Еще более сложная проблема, когда шоки предложения разгоняют базовую инфляцию.

Такие случаи далеко не редкость в странах с формирующимися рынками, для которых труднее всего развести по бойцовским углам сырьевой шок и ускорение спроса. Из-за этого стереотипного игнорирования шоков предложение может быть оптимальным лишь в ограниченных случаях (при стихийном бедствии, например, или неурожае). В реалиях 2022 года видно, что с течением войны так называемый шок предложения еще больше усилился. Но центробанки вынуждены реагировать на него, ставя под сомнение прошлогодний аргумент о том, что его можно игнорировать. Другими словами, повышение ставок происходит в условиях усиления признаков стагфляции. Но это уже лучшее решение из худших.

Изменения в монетарных стратегиях в направлении большей гибкости. В чистом виде олицетворение такой гибкости — режим таргетирования средней инфляции. Его основной замысел состоял в расширении возможностей центробанка реагировать на замедление экономики в условиях признаков дефляции и приближенных к нулю процентных ставок. Технически это предполагает, что после периода отклонения инфляции вниз от цели может идти период нахождения инфляции выше цели. В среднем в течение некоторого периода (мало кому известного, конечно) инфляция остается близкой к цели. Понятно, что шоки предложения весьма удобно позиционировать как такие, которые могут поддерживать инфляцию выше цели. Впрочем, такой подход крайне рискован. Наибольшей его проблемой является то, что таргетирование средней инфляции опирается на предположение о том, что и цены, и инфляционные ожидания, вероятнее всего, будут снижаться, а не повышаться. Это как раз касается низкой вероятности продолжительных шоков на глобальных сырьевых рынках, вызываемых монетарными условиями в развитых странах. Но в случае нахождения инфляции выше цели какое-то время нет гарантий, что инфляционные ожидания будут устойчивыми. Это мы и наблюдаем во многих странах. Инфляционные ожидания ухудшаются. А признаки стагфляции усиливаются.

Инфляционный буфер и более высокие инфляционные цели. Более высокие цели по инфляции активно пропагандировались после глобального финансового кризиса. После опыта нахождения инфляции ниже цели начали продвигать доктрину инфляционного буфера как своеобразного «запаса более высокой инфляции». Его назначение — предотвращать «залипание» инфляции ниже цели, которая устанавливается и коммуницируется центробанком. Это, вроде бы, будет побуждать к повышению номинальных процентных ставок. Более высокие номинальные ставки рассматриваются как лучшая стартовая позиция на случай, если центробанку нужно снизить ставки для создания монетарных стимулов. Впрочем, такой подход опирается на такие же аргументы, что и таргетирование средней инфляции. Однако в его рамках чрезмерно механистически интерпретируются вопросы связи между уровнем инфляции и уровнем процентных ставок. Чем сильнее отклоняется инфляция от цели, тем более высокие ставки требуются для ее укрощения. При дестабилизации инфляционных ожиданий, скорее всего, нужны непропорционально более высокие ставки в реальном измерении. Поэтому выгод для экономики от инфляционного буфера не будет. А вот риски стагфляции появятся. Тем более что их будут провоцировать попытки игнорировать всплески цен на сырье.

Конечно, приведенные вопросы современной макроэкономической теории не являются тем, что безусловно программирует центробанки на ошибку. Но это создает проблему. Распространение определенного способа мышления повышает вероятность ошибок, преодоление последствий которых может стоить экономике и благосостоянию граждан слишком дорого. Неслучайно, что инфляционный страх 1970-х и не меньший дезинфляционный страх 1980-х идут рука об руку. Они указывают на то, что спираль «зарплаты—цены» — один из шагов, отдаляющих многие страны от периода Great Inflation. Движение в этом направлении может подорвать достижения центробанков по стабилизации экономики за последние 30 лет.

Есть ли в этой дискуссии украинское измерение? Однозначно есть.

Во-первых, «инфляция затрат» уже давно выродилась в клише, которым проповедники желто-голубого структурализма латиноамериканского типа прикрывают агонию неспособности проводить реформы, ориентированные на создание институциональных предпосылок для инклюзивного экономического роста. Любой шок в экономике, любой всплеск инфляции или давление со стороны тарифов на индекс потребительских цен одновременно изобличаются и как клеймо на попытках защитить реальные доходы граждан и бизнеса с помощью адекватной политики, и как «подтверждение неработающих западных шаблонов».

Во-вторых, у мягкой монетарной политики или фрустрированного банковского надзора традиционно есть многочисленный круг бенефициаров, мастерски продвигающих идею о том, что независимость центрального банка — это петля на шее экономического развития. Впрочем, характер распределения доходов четко показывает, что от инфляции и финансовых потрясений в наибольшей степени страдают именно те, кто не имеет доступа к офшорам, инсайдерскому кредитованию, сырьевой или коррупционной ренте.

В-третьих, инфляция и война. К сожалению, война стала ярким примером того, как все, что касается инфляции, списывается на шок предложения. Однако послевоенные гиперинфляции, примеров которых немало, и валютно-финансовые потрясения в 1970–1990 годах с их выразительной связкой девальваций и инфляций, вовсе не отвечают современному нарративу о гибкой монетарной политике. Удобный повод для того, чтобы печатать деньги, в основном коренится в нежелании видеть в инфляции более сложные процессы. Пренебрежение очевидными рисками «денежного нависания» и потеря доверия к национальным деньгам имеют крайне плохие последствия.

К сожалению, но сосредоточенность интерпретации нынешней инфляции исключительно как генерируемой затратами идет в разрез с самим фактом несоответствия между экономическим потенциалом, который подвергся разрушениям, и количеством денег, находящихся в обращении. Часть изменений в ИПЦ, конечно, формируется на стороне логистических разрывов и подорожания энергоносителей. Но это далеко не вся история. Неверие в способность денег обеспечить сохранность стоимости в военное время порождает бегство от них, провоцируя редолларизацию, вынесение расходов на рубеж, непроизводительное потребление или приобретение недвижимости. И, наконец, создание денег со стороны НБУ все больше поглощается бюджетом. Лимит доверия к монетарной политике в такой ситуации определяется лишь валютными резервами и операциями по стерилизации дополнительных эмиссионных средств. И если доверие будет утрачено, никого уже не будут интересовать высокоинтеллектуальные дискуссии о природе макроэкономических шоков. Войну не выигрывают гиперинфляцией, и так же гиперинфляция не должна стать платой за победу.

Больше статей Виктора Козюка читайте по ссылке.

Минфин Российской Федерации засекретил бюджетную отчетность, чтобы минимизировать риски введения новых санкций.

На самом деле, скорее для того, чтобы скрыть от собственных граждан дальнейший рост объемов расходов на войну, которые только с января по апрель увеличились на 130%, потому что в доходах в РФ все так же просто, как в бухгалтерской книге среднестатистической АЗС.

Федеральный бюджет за январь—май выполнен с профицитом почти в полтора триллиона рублей: расходы составили 10,5 трлн, доходы — 12 трлн руб. Свыше 60% доходов российского бюджета — это экспорт газа и нефти с нефтепродуктами на сумму 5,6 трлн руб. В следующем месяце их будет еще на 400 млрд рублей больше, чем запланировано, потому что цены на углеводороды растут. В целом сверхнормативные нефтегазовые прибыли до конца года составят 1,5 трлн рублей. Да, конечно, расходы в РФ также увеличиваются сверх нормы — на 4 трлн руб., но у РФ есть достаточные резервы в 8 трлн, чтобы их профинансировать. Так что даже если санкции совсем остановят продажу кофе, сигарет и омывателя стекол, АЗС все равно будет работать, особенно если конкурентов нет.

Вот недавно «Газпром» снова сократил поставки природного газа в Европу вроде бы по техническим причинам. Реакция была мгновенной: за неделю цена на газ подскочила на 70%, превысив полторы тысячи долларов за тысячу кубометров. В РФ даже не пытаются прикрыть фиговым листом этот шантаж, «Газпром» выпускает отдельные пресс-релизы с напоминанием для Европы, сколько у них сейчас газа в хранилищах, сколько им еще надо докупить и как все это будет дорого, если «технические проблемы» в РФ будут возникать и в дальнейшем. Ну, не то чтобы Европу никто об этом не предупреждал задолго до войны, но и после полномасштабного российского вторжения в Украину дошло не до всех.

Независимая исследовательская организация CREA запустила трекер, фиксирующий объем платежей за российское ископаемое топливо с 24 февраля 2022 года. Зайдите и посмотрите, с какой скоростью меняются цифры на трекере. Общая сумма уже превышает 61 млрд евро. И это объем лишь прямых поставок из российских в нероссийские порты, более сложные маршруты исследователи учесть не могут, а они есть.

В целом за 100 дней войны россияне заработали на продаже углеводородов более 93 млрд евро, из них 57 млрд (61%) им заплатили страны Евросоюза. Украине за это время европейцы предоставили денежную помощь примерно на 3 млрд евро, причем это все вместе — деньги и Союза, и отдельных стран, и Европейского инвестиционного банка. На большее средств не хватило, все пошло РФ.

Нет, конечно, есть страны, которые осознают неотложную необходимость избавиться от зависимости от российских энергоресурсов не только ради нас, но и ради собственной безопасности. Например, США, Испания, Польша, Финляндия, Эстония, Литва уже более чем на половину сократили поставки из РФ.

Однако есть и те, кто впритык не замечает опасности этой зависимости, в частности, Германия, которая с начала войны импортировала российских энергоносителей на 12 млрд евро, на уровне с Китаем. Или Франция, Бельгия и Нидерланды, которые охотно покупают российские углеводороды со скидками на спотовых рынках. И это не какие-то там долгосрочные контракты, которые трудно расторгнуть. Нет, это небольшие по объемам поставки со значительной скидкой. Здесь и сейчас, плати и бери, пока какие-то там принципиальные недотепы расторгают с россиянами договоры и ищут альтернативу.

Нет, конечно, санкции работают, и какой-то эффект есть, просто он не болезненный от слова вообще. Объемы нефтегазового импорта из РФ упали примерно на 15%, но цены выросли настолько, что даже сокращение объемов позволяет не париться.

«А как же нефтяное эмбарго?» — спросите вы.

Да пока никак, в этом эмбарго столько отсрочек, исключений и оговорок, а процесс его введения настолько нетороплив, что по крайней мере до начала следующего года ожидать какого-либо экономического эффекта не следует. До начала следующего года, господа. И учтите, что эффект этот будет значительно скромнее ваших ожиданий, потому что южная ветка трубопровода «Дружба», например, под эмбарго не попала, возможность направлять нефть третьим странам РФ оставили, а ряд стран ЕС во главе с Венгрией получили отдельные, весьма упрощенные, правила игры.

При этом только разговоры об эмбарго уже повысили цену нефти на мировых рынках — она более чем вдвое выше ориентира, заложенного в российский бюджет, и до конца 2022-го РФ нормально заработает на ее продаже. Да и потом найдет, куда продать, вон Индия уже покупает 18% российской нефти. Не то чтобы у них там сильно выросло нефтяное потребление, просто реэкспорт как способ обойти санкции тоже никто не отменял.

Еще одна пикантная деталь. Поскольку российскую нефть все чаще отправляют на более отдаленные рынки, очень нужны танкеры большей вместимости, чем раньше. А это, вот беда, в основном европейские суда. В апреле-мае 68% поставок российской сырой нефти были осуществлены судами, принадлежащими компаниям ЕС, Великобритании и Норвегии, причем только греческие танкеры перевезли 43%. Что касается поставок в Индию и на Ближний Восток, то эта доля была еще выше — 80% судов из Европы. И страховали 97% из них лишь в трех странах — Великобритании, Норвегии и Швеции. Да, страховщики откажутся от этих практик в рамках нефтяного эмбарго, но не сразу, а месяцев через шесть. Все это время РФ продолжит получать сверхприбыли.

И не забываем, что российский центробанк обязал бизнес продавать не менее 50% валютной выручки, аккумулируя все эти сверхприбыли у себя. А правительство РФ получило официальное право использовать сверхприбыли от продажи углеводородов на срочные нужды, например, на покрытие дефицита госбюджета, соцвыплаты и т.п.

То есть, конечно, в перспективе РФ будет страдать, импортные ограничения затормозят работу технологических производителей, сырьевой экспорт будет ограничиваться, и прибыли от нефтегазового сектора уже не перекроют падение от остальных налоговых поступлений. Но это перспектива на годы, а не на месяцы.

По оценкам Bloomberg, нефтяное эмбарго нанесет России ущерб на 1,2 трлн руб. Но не сразу, а после введения всех ограничений через 6–8 месяцев. При этом благодаря исключениям и оговоркам, РФ и после этого сможет зарабатывать на экспорте нефти и нефтепродуктов в ЕС более 300 млрд руб. в год.

Да, до конца этого года в РФ ожидается дефицит в 1,6 трлн рублей. Но до этого времени страна, вполне вероятно, сможет переориентировать свой нефтяной экспорт на Китай, Индию, Пакистан, Малайзию, Индонезию и Вьетнам, поэтому будет страдать недолго даже при условии, что в результате отсутствия технологического импорта ее буровая активность снизится на 15–17%.

Санкции же станут эффективными, когда бюджет РФ будет не просто дефицитным, а дефицитным настолько, чтобы в Кремле возникла дилемма: воевать или спасать, нет, не экономику — собственные заработки. Что, кстати, не означает, что это кого-то там в Кремле остановит, но по крайней мере будет сигнализировать, что эффект от санкций действительно есть.

Пока же мы едим слона по кусочкам, и каждый этот кусочек слишком дорого нам обходится. Но, несмотря на понимание того, что избранная санкционная стратегия, когда ставки повышаются постепенно со значительным временным лагом, ошибочная, дорогая и малоэффективная, до сих пор не слышны голоса приверженцев максимально возможного экономического давления на РФ. Понятно, что для политики эта санкционная неторопливость — попытка оставить место для переговоров в этой войне. Непонятно другое: почему они вообще до сих пор считают Кремль договороспособным?

Больше статей Юлии Самаевой читайте по ссылке.

Глобальная метавселенная — это следующая ступень развития Интернета, единый захватывающий мир виртуальной реальности. И это не далекое будущее, это — завтра.

Границы между реальным и виртуальным мирами, которые и сейчас уже довольно условны, сотрутся полностью. Значительная часть человечества уже живет и работает, не выходя из дома, совещание с коллегами из разных стран — обыденность, покупка чего-либо в другом уголке мира — реальность, жаркие дискуссии в соцсетях с оппонентами из-за океана — действительность. Уже сейчас успешно работают компании, бизнес-модели которых вообще не предполагают физических точек продажи, внешней рекламы и даже офисов. А мемы и элементы из виртуального мира постоянно воспроизводятся в мире материальном. Мы уже давно не идем — летим в метавселенную, сами того не замечая.

Услуги и товары виртуальных миров давно продаются и покупаются за вполне реальные деньги. В ноябре 2021 года, например, 3D-платформа виртуального мира Decentraland продала кусок виртуальной земли за 2,4 млн долл. Именно так, в Decentraland как неразменные токены (NFT) продаются виртуальные земельные участки, игровые предметы и услуги. Она работает на блокчейне Ethereum, имеет собственные валюты, инфляцию, девальвацию и рынок активов. И если вам до сих пор кажется, что это какие-то детские игрушки, то такие известные бренды реального мира, как Samsung, Adidas, Atari, Dolce&Gabbana, Tommy Hilfiger, Estée Lauder и даже PriceWaterhouseCoopers,, так не считают, — они купили там свои участки, продвигают рекламу и продают товары или услуги. Даже у Sotheby’s есть галерея в Decentraland.

Около 15 компаний, кроме Decentraland, сейчас работают над созданием метавселенных. Корпорация Facebook, если помните, даже название изменила на Мeta, чтобы продемонстрировать ее «сосредоточенность на метавселенной».

Общие инвестиции реального бизнеса в метавселенные уже превысили 500 млн долл. и не уменьшаются. Фактически это конкуренция за кошельки поколений, ненавидящих моллы, а магические сапоги их виртуального персонажа для них настолько же ценные, как реальные кроссовки.

Ежегодно на виртуальные товары тратится около 55 млрд долл., 70% постоянных посетителей виртуальных миров хотя бы раз что-то в них покупали. Скины, одежду для аватаров, земельные участки, аксессуары. Поэтому не удивительно, что Balenciaga договорилась о сотрудничестве с Fortnite и уже продает там скины по 20 баксов. Вроде бы мелочь как для бренда, торгующего худи за тысячу баксов. Но у Fortnite 350 миллионов активных пользователей, лояльность которых для бренда — ценность и перспектива, что их худи с надписью Fortnite они тоже потом купят. Да, у них есть на это деньги.

Активные пользователи метавселенных — поколение X, миллениалы и зуммеры. То есть две трети — давно не дети, помнят еще 8-битные игровые консоли и начало Интернета, при этом, вероятно, уже выплатили и кредиты на обучение, и ипотеки. Поэтому с платежеспособным спросом проблем не будет, как и с расширением клиентской базы.

Уже сейчас экономисты настойчиво советуют компаниям внимательно оценивать те возможности, которые есть в метавселенных, если их бизнес ориентирован на широкого потребителя, а потенциальные клиенты — молодежь и люди среднего возраста. А еще советуют не ограничиваться только существующими возможностями и, если их расширить в границах существующих метавселенных нет, создавать собственные, потому что оно того стоит. Вот вам пример от аналитиков J.P.Morgan:

«Сейчас потребитель, покупающий ваши новые детали для своего оборудования, в лучшем случае получает от вас физическую брошюру или PDF со статическими 2D-картинками. В метавселенной пользователи могут не просто получить 3D-изображение детали, но и протестировать ваш продукт в виртуальной среде. Или представьте, что вы планируете построить производство, и сначала вы можете создать цифрового двойника вашей фабрики или промышленного пространства, причем в любом масштабе, и еще до реальных работ проверить, как все будет работать, как будут взаимодействовать различные механизмы, элементы».

Метавселенная оптимизирует и удешевляет. Держать магазин для розничных продаж в каждом городе — дорого, значительно дешевле иметь торговый центр в метавселенной, клиентура которого не ограничена вообще никакими географическими границами или торговыми ограничениями.

В этом году организаторы Всемирного экономического форума объявили, что уже сотрудничают с Accenture и Microsoft над созданием метавселенной Global Collaboration Village, которая станет площадкой для разработки решений в международном масштабе и сотрудничества между государственным и частным секторами. Основатель и исполнительный глава ВЭФ Клаус Шваб уверен, что метавселенная нужна ВЭФ не только для того, чтобы изменить и расширить пути кооперации между правительствами и компаниями. Например, в метавселенной можно будет смоделировать, удастся ли преодолеть бедность повышением налогообложения для более зажиточных граждан, и будет ли эффективна та или иная глобальная инициатива в борьбе с голодом либо климатическими изменениями. И, наконец, угодить защитникам климата, потому что после создания Global Collaboration Village участники форума уже не будут летать на частных самолетах в швейцарский город, а будут встречаться в онлайне.

Конечная точка развития всех существующих и создаваемых метавселенных — слияние в один глобальный виртуальный мир. По сути, рестарт мировой глобализации в виртуальном измерении. И рестарт всех предыдущих рисков, только в большем масштабе.

Увеличение неравенства? Еще как. Никакой метавселенной и ее возможностей не будет у тех, у кого нет гаджетов или дешевого скоростного Интернета. Добавьте к этому, что большинство платформ метавселенной поощряют использование криптовалют, NFT и других цифровых активов, которые, очевидно, и будут основной ценностью в этом мире. Если вы ими не владеете или, еще хуже, не понимаете, что это и как работает, — метавселенная для вас закрыта.

Финансовые махинации? Сколько угодно. В мире NFT и крипты нет ни регуляторов, которые бы устанавливали правила, ни посредников наподобие банков, помогающих распределению активов. Там вообще немного из привычного нам финансового мира. Золотая жила для краж, финансовых пирамид или какого-либо другого мошенничества.

Проблемы с защитой персональных данных? Гарантированы. Большинство своих бизнес-выгод компании видят как раз в персонализации. Условно, они не будут предлагать кому-то там какие-то там кроссовки, нет, они предложат конкретному пользователю конкретные желтые с красной полосочкой кроссовки его мечты.

Черные рынки всего, что только может запретить человечество? Еще бы, и с вашими персональными данными тоже!

Кибербуллинг, вымогательство и угрозы? О, да! Сама идея метавселенной предполагает, что, в отличие от социальной сети, вы не находитесь в комфортном пузыре знакомых или людей с общими интересами, а виртуальная анонимность только подпитывает агрессию тех, кому вы несимпатичны. При этом есть уже несколько исследований, указывающих, что страдания от виртуальных обид вполне реальны, вплоть до самоубийств.

Но самая большая угроза метавселенной — подмена или потеря реальности. Если уже сейчас социальные сети могут выигрывать выборы, ботофермы — руководить общественным дискурсом, а целые страны — жить в альтернативной реальности, что будет, когда мы виртуализируемся окончательно? Ведь метавселенная — та же альтернативная реальность. В ней всегда все хорошо. Даже если соседний магазин громят мародеры, на улице год как разбиты все фонари, в стране рецессия, а выборы выиграли саентологи.

Больше статей Юлии Самаевой читайте по ссылке.

Мировая экономика на краю пропасти.

Так и не придя в себя от последствий пандемии COVID-19, уверенно входя в период высокой инфляции и низкого экономического роста, она столкнулась с новой угрозой — войной РФ против Украины. Обе страны являются мощными игроками на глобальных сырьевых рынках продовольствия и топлива, цены на которые в последние годы уже находились на максимуме. Санкции, которые должны сдержать агрессивную Россию, и военные действия, не дающие Украине полноценно торговать с миром, уже повлияли на глобальную экономику, усиливая рост цен, разрушая цепи поставок, подталкивая центробанки к повышению ключевых ставок, а следовательно, и к долговым проблемам как отдельных компаний или домохозяйств, так и целых стран. «Стечение бедствий» — так об этом сказала директор-распорядитель МВФ Кристалина Георгиева. Собственно, анализу этому стечению бедствий и были посвящены титульные дискуссии на Всемирном экономическом форуме в Давосе в этом году.

И хотя Украине и ее судьбе было посвящено очень много панелей, дискурс все равно каждый раз разворачивался от глобального к частному, к бедам и проблемам каждой конкретной страны и состоянию ее внутреннего рынка. К сожалению, по итогам большого количества обсуждений так и не появилось ощущение, что мир готов объединиться ради мира и стабильного экономического роста.

Еще хуже, что в целом соглашаясь, что обострение мировых проблем непосредственно связано с наивысшим проявлением политического кризиса, спикеры то тут, то там призывали отказаться от политизации дискуссии и концентрироваться исключительно на экономической составляющей проблемы. И всякий раз, возвращаясь к разрушительным экономическим последствиям российско-украинской войны для большого числа стран, о борьбе с причиной кризиса не вспоминали, только о рисках того, что мировой «кэнселлинг» целой страны теперь стал очевидным риском и угрозой.

Несмотря на декларативное признание того, что глобальная рецессия неизбежна, и лучшее, что можно было бы сделать, — это максимально упростить регулирование во внешней торговле, чтобы сделать невозможным дефициты, хоть как-то сдержав инфляцию, очевидно, что страны не готовы к этому и находят сотню причин, почему именно их внутренний рынок нуждается в защите.

Согласились, что глобализация не была справедливой, что целый ряд стран от нее, скорее, терял, и тут же предсказывали еще большую борьбу за глобальные капиталы, в которой, как известно, самые маленькие и слабые всегда проигрывают.

Миссия центробанков, по убеждению соучредителя The Carlyle Group Дэвида М.Рубинштейна, изменилась. Это раньше они должны были делать все, чтобы снизить инфляцию и поддерживать стабильность национальной валюты, сейчас же вынуждены бороться с безработицей, к росту которой обычно приводит повышение ключевых ставок. Как-то, согласитесь, диссонирует с мировым трендом, ведь с конца февраля этого года центробанки более 40 стран мира, наоборот, свои ключевые ставки повысили и вряд ли бросятся в обратную сторону в ближайшее время.

Фискальные стимулы, которые были рецептом спасения во времена пандемии, теперь также критикуются, причем главой французского центробанка Франсуа Виллеруа де Гало, подчеркнувшего, что одной из причин нынешнего инфляционного кризиса является и тот аттракцион невиданной щедрости, который мир устроил, чтобы спасти экономику «любой ценой» от последствий пандемии. И сразу же после этого МВФ призывает к увеличению поддержки. Да, они, конечно, хотят поддерживать самых бедных, спасать наиболее пострадавших, но не приведет ли это к еще большим инфляционным проблемам, чем сейчас? В состоянии ли самые бедные, которые обычно еще и институционально более слабые, справиться потом с инфляцией в мире, где господствует рецессия? Способны ли ведущие экономисты мира предложить какие-либо решения не из стандартного пакета?

Два мировых кризиса — продовольственный и энергетический — были в фокусе обсуждений в течение этих дней. Ни один из них на самом деле не был «черным лебедем». За последний год мировые цены на продукты питания выросли почти на треть, на удобрения — более чем на половину, а цены на нефть — почти на две трети. Количество людей, страдающих от нехватки продовольствия, удвоилось за последние два года: сейчас уже 276 миллионов человек испытывают дефицит еды, свыше полумиллиона — уже голодают. К ноябрю нехватку продовольствия ощутят почти два миллиарда человек. Война просто разорвала мировую экономику там, где уже и так все на ладан дышало.

Никакие прорывные решения не найдены. Рецепты все те же: рост расходов, субсидии, фискальные стимулы. Ужасный выбор между сдерживанием инфляции сейчас ценой экономического роста завтра. Увеличением госрасходов ценой разбалансировки бюджетов и обострения долговых кризисов. Между крайней бедностью сегодня и продовольственной и энергетической безопасностью завтра. И, как всегда, несмотря на десятилетия борьбы с неравенством, первыми пострадают самые бедные страны, наиболее незащищенные люди.

Неопределенность, риски и стресс мировой экономики с непредсказуемыми последствиями. «Идеальный шторм, который может опустошить экономики развивающихся стран», — так это описывают специалисты ООН. С грустью и сочувствием это подтверждают участники форума, в основном из крепких развитых стран. Призывают к диалогу и сотрудничеству.

Очевидно, что мир в панике, три подряд года потрясений сузили горизонт планирования до минимума и уже выработали привычку реагировать на тактические вызовы даже ценой стратегических результатов. Не имея времени на анализ и рефлексию, мир не способен найти новые решения, креативные подходы, рецепты не из бабушкиной тетради, а из фьюжн-кухни. Без точки равновесия это и невозможно. До завершения войны в Украине напрасно надеяться эту точку равновесия найти.

Возмутительное для нас заявление Генри Киссинджера — всего лишь неэлегантная попытка отыскать это равновесие. К счастью, пока среди мировых лидеров больше тех, кто осознает, что статус-кво по состоянию на 24 февраля с.г. является не равновесным, а наоборот, рискованным. Впрочем, чем глубже мир будет погружаться в кризис, тем больше будет желающих вернуть хотя бы такую мнимую стабильность, следствием которой, все правильно, будет разворачивание дальнейших непрогнозируемых кризисных сценариев. Но даже об этих, не таких уж и невероятных, перспективах форум молчал.

Когда три года назад на том же Давосе голландский историк Рутгер Брегман сказал: «Кажется, что я на конференции пожарных, где запрещено говорить о воде», он имел в виду проблему уклонения от налогообложения самыми богатыми людьми мира, но в этом году его метафора была бы не менее уместной. Только в этот раз вода — победа Украины в войне.

Больше статей Юлии Самаевой по ссылке.

Из всех сотен иностранных компаний, покинувших Россию в ответ на ее вторжение в Украину, французские уходят наименее активно.

Из 57 французских компаний в РФ только 5% полностью ушли с российского рынка, а 44% — лишь приостановили деятельность в той или иной степени. Таким образом, огромный 51%, они же 29 крупнейших французских компаний, абсолютно ничего не сделали. При этом из американских компаний в России только 6% ничего не сделали, 37% полностью вышли из России, а 56% приостановили свою деятельность. Повторим вопиющее несоответствие: 51% всех французских и только 6% американских компаний в РФ ничего не сделали для ухода с этого рынка.

Вот почему президент Украины Владимир Зеленский так публично критиковал французский бизнес, призывая его покинуть Россию в своем видеообращении к французскому парламенту в конце марта: «Renault, Auchan и Leroy Merlin должны перестать быть спонсорами российской военной машины, — ценности важнее прибыли».

Официальная позиция Франции

Официальный представитель французского правительства Габриэль Атталь заявил в интервью France Info, что французские компании не получали приказа правительства покинуть Россию. Он добавил, что решения по этому вопросу принимаются советами компаний. «С другой стороны, им не позволяют делать новые инвестиции и расширять деятельность в России», — отметил Габриэль Атталь.

Также он пояснил, что правительство работает над усилением санкций, но они должны быть эффективными и ударить в первую очередь по российской, а не по французской экономике.

«Россия не уйдет из Европы, она останется нашим соседом. В любом случае мы будем поддерживать отношения с Россией», — сказал Габриэль Атталь.

Инвестиции в Россию

Конечно, будут, для французского бизнеса РФ — огромный рынок, который они не хотят терять, потому что инвестировали в него в последние годы немало.

Объем французских инвестиций в Россию на 2021 год составил 21,7 млрд долл. США, в то время как общий объем российских инвестиций во французскую экономику — 3,1 млрд долл. С 2018 года тот же Макрон лично призывал французские компании больше инвестировать в Россию, особенно в агропродовольственную отрасль, космическую индустрию и цифровую экономику, что они и делали. И, несмотря на санкции, Франция остается не просто поставщиком стройматериалов, еды или авто, но и одним из немногих поставщиков «умных» инвестиций, то есть инвестиций, связанных с появлением продвинутых технологических решений и дальнейшим созданием высококвалифицированных рабочих мест в РФ.

Это подтверждает и торговый баланс обеих стран: сальдо торгового баланса России при торговле с Францией стабильно является отрицательным. Подавляющую часть российского экспорта составляют минеральные ресурсы, в то время как у Франции распределение более равномерное и преобладают товары с большей добавленной стоимостью. Проще говоря, Франция в гораздо большем выигрыше от этого сотрудничества, поэтому так охотно инвестирует деньги в эту страну.

За последние несколько лет все больше компаний с французским капиталом изъявляли желание работать на российском рынке. Активное сотрудничество особенно заметно в энергетике, авиационной и автомобильной промышленности, железнодорожном транспорте, инфраструктурных проектах, фармацевтической и пищевой промышленности, совместных инвестициях в третьи страны.

Прибыль вместо принципов

Следует отметить, что французские компании являются крупнейшим иностранным работодателем в России, предоставляя рабочие места 160 тысячам человек в различных секторах, но особенно в энергетике, оптовой торговле и пищевой промышленности. Это данные Министерства экономики Франции.

Французские предприятия в России, как правило, работают в более трудоемких секторах услуг, чем их американские, немецкие или итальянские коллеги. Одна только французская компания Leroy Merlin, например, имеет около 100 магазинов и 45 тысяч сотрудников в России. Крупные французские компании, такие как Merlin, выдвинули аргумент, что для них неэтично бросить тысячи своих сотрудников, а вывод инвестиций из России пойдет только на пользу российскому государству, поскольку оно экспроприирует оставшиеся их активы.

Однако полный выход из России — это крайний вариант. Но ведь и присоединяться к тем компаниям, которые приостанавливают бизнес в РФ, они тоже не хотят. То есть это все-таки не про этику, а про бабки.

«Санкции не работают, если применяются половинчато, за исключением фармсектора, оставшиеся в России нероссийские компании ставят деньги выше морали и прибыль выше людей», — сказал в интервью Investment Monitor аналитик GlobalData Дэниел Кларк.

«Некоторые компании заявили, что остаются в России, потому что несут моральную ответственность и обязательства перед потребителями. Каким бы важным ни был российский рынок, ведение бизнеса на нем повлияет на корпоративную репутацию», — добавил он.

Другие высказывают еще более сильное несогласие с идеей, что некоторые компании остаются в России, потому что считают этически привлекательным не терять свою огромную рабочую силу.

«Они не ушли, потому что Россия представляет собой большую часть их рынка, поэтому они беспокоятся о потере своей прибыли», — заявил на этой неделе в интервью Investment Monitor бывший главный инвестиционный советник премьер-министра Украины Даниэль Билак.

«Они не беспокоятся о своих сотрудниках. Они постоянно нанимают и увольняют людей, но они должны думать о том, что их сотрудников убивают в Украине или о детях, которых бомбят во сне. Пытаются ли они провести этическое сравнение с этим? Это бесчеловечно. У вас нет моральной ясности и твердости ваших убеждений», — подчеркнул он.

Билак утверждает, что если компания не покидает Россию, она причастна к финансированию государственного терроризма путем уплаты налогов российскому государству, добавляя, что это должно стать проблемой для компаний.

***

Показательно, что после некоторого спада в 2014 году, то есть с момента введения первых санкций против РФ в связи с аннексией Крыма, далее торгово-экономическое и инвестиционное сотрудничество России и Франции стабильно процветает. Франция как была, так и остается ключевым экономическим партнером России, занимая достаточно высокое 6-е место среди стран ЕС по объему инвестиций в российскую экономику и 5-е место по объему товарооборота.

Более 500 компаний с французским капиталом работают в различных отраслях российской экономики. Французский бизнес занимает особое место в российском топливно-энергетическом комплексе, автомобилестроении и, конечно же, в пищевой промышленности. Везде можно отлично заработать.

Французы, за высокие европейские ценности которых каждый день умирают украинцы, оказались весьма циничны и беспринципны, однозначно дав понять, что не намерены терять ни заработки, ни инвестиции, даже если цена вопроса — человеческие жизни.

Больше статей Наталии Власюк читайте по ссылке.