Могут ли повлиять на российское общество мнения известных музыкантов и артистов, выступающих против войны, с каким проблемами сталкиваются эмигрировавшие из России артисты и почему культура различных этносов в России обретает популярность, рассказала в программе «DW Новости Шоу» певица Аигел (Айгель Гайсина), вокалистка российского музыкального дуэта с одноименным названием. Певица Аигел — автор песни «Пыяла», которая вошла в саундтрек самого обсуждаемого в России сериала «Слово пацана. Кровь на асфальте».
DW: Какое влияние оказывает известный человек — музыкант, актер, певец — на российское общество, выступая против войны. Это эффективно или это ничего не дает?
Айгель: Я думаю, что это очень эффективно в плане психологической поддержки людей, которые находятся в стране. В первые месяцы войны (война РФ против Украины. — Ред.) я постоянно слушала каналы и подкасты, связанные с войной, где в слова облекались те чувства, которые я испытываю, и это оказывало очень терапевтический эффект, особенно когда ты находишься в токсичной среде, когда все вокруг на тебя давят, чтобы ты показывал лояльность власти.
Мне кажется, это важно для сохранения в обществе рационального и морального зерна, ведь когда закончится весь этот произвол и беспредел, то людям, которые живут в этой стране (России. — Ред.), придется строить новое общество. Для того, чтобы сохранить их психику, их этические и моральные принципы, очень важно, чтобы были вслух озвучены их чувства. В краткосрочной перспективе это ничего не дает, но люди, которые сейчас высказываются, это пример того, как может быть в будущем, пример того, что есть другая точка зрения. Это очень важно.
— Власти пытаются запретить все, что им не нравится, с чем они не согласны. Эти запреты эффективны или общество не воспринимает их всерьез?
[embedded content]
— Все равно те люди, которых запрещают, они пропадают из поля зрения людей, которые не настроены копаться и заходить куда-то через VPN. В этом смысле пространство как-то зачищается. Но в то же время это всегда связано с большой оглаской. Когда что-то запрещают, то к этому приковывают внимание. Люди узнают о тех, кого запрещают. И понятно, что такое количество запретов — даже у тех, кто далек от индустрии, кто думал, что не все так однозначно — даже у них возникает понимание, что это абсурд. Что это уже как рак, который пожирает сам себя. Они уже не понимают, что они запрещают. Я видела последний список запрещенных артистов, среди них много моих знакомых и друзей, которые вообще непонятно почему там оказались. То есть, это уже какой-то процесс, когда система сама себя таким образом уничтожает. Скоро они запретят сами себя, потому что запрещать будет уже некого. А аппетит на запреты становится все больше.
— Один из больших страхов многих артистов, которые, как и вы, вынуждены были уехать за границу, в том, что они потеряют связь со своей аудиторией и будут работать на небольшую аудиторию с миграционными корнями. У вас есть этот страх, как вы поддерживаете связь со своей аудиторией?
— Я как студийный музыкант — не блогер, не инфлюэнсер, которому с трибуны важно вещать, высказывать свои мысли по любому поводу — всегда поддерживала связь со своей аудиторией музыкой, если можно так выразиться. Хотя на самом деле не было прямого диалога с аудиторией: я пишу музыку, я выражаю в этом себя. Меня пугал до отъезда — и поэтому я не уезжала очень долго из России — отрыв от контекста. То, о чем я могу писать, что я глубоко знаю, что я из воздуха получаю, находясь в России, с тем я теряю связь. И находясь за границей, я как будто довольно поверхностно погружена в культуру, которая здесь, и оторвана от культуры там. Находясь в России, я чувствовала как воздух вокруг сгущался. Это такие нюансы, которые через новости ты никогда не почувствуешь, находясь вне России.
Я впала в глубокий сочинительский кризис, находясь в России. То есть, я оставалась там, чтобы фиксировать эту реальность, но я ничего не фиксировала, потому что у меня был ступор и я вообще не понимала, для чего я нужна как автор. Мне казалось, что профессия артист это какая-то шутка: непонятно зачем ты нужен, если ты не можешь напрямую оказывать помощь людям. Уехав, я как будто бы сохранила вот это странное состояние молчания и кризиса.
Мы сейчас занимаемся тем, что играем большие концерты, аудитория сопоставима с той, которая приходила к нам в России, за исключением Москвы. Москва была у нас самой большой концертной площадкой. И наверное у меня нет ощущения, что я потеряла людей. Очень много людей мне пишут из России, я поддерживала общение в соцсетях. Здесь (в эмиграции. — Ред.) у меня есть непонимание того, как я дальше буду развиваться как автор. Потому что я как автор текстов коллектива не понимаю, что дальше — может мы вообще уйдем в инструментальную музыку. Все наши проекты, которые мы сделали за последние два года войны, это были доделки старого материла, который придумывался до войны. Всего одну песню мы написали с начала войны, она называется «Газ» — это единственная песня, которую мы создали внутри этого контекста.
— А почему, вам сложно найти слова?
— Да, мне сложно найти слова. Меня очень сильно разрушила эта история. И я чувствую себя как будто не вправе что-то говорить. Я не понимаю, от чьего имени я могу говорить. Мне сложно, слов нет пока.
— Вы также представитель важной волны исполнителей песен на национальных языках России, на татарском языке — в вашем случае. Складывается такое впечатление, что эта музыка сейчас получила какое-то новое развитие. Она вызывает интерес аудитории. Почему это важно, и можете ли вы сейчас писать на татарском или что-то тоже прервалось?
— На татарском как будто бы еще что-то осталось. Как будто ты по-другому начинаешь воспринимать, что происходит, если пишешь на татарском. Татарская литература, татарская поэзия находится в какой-то другой временной фазе. Поэтому я по-другому пишу по-татарски. Если говорить о музыке в нашей татарской культуре, то эта волна возникла до начала войны. Все музыкальные артисты, которые представляют новую музыкальную татарскую волну, они актуальны, интересны, делают современную татарскую музыку. Это не замшелая эстрада, а, действительно, крутая интересная музыка.
Они все появились до февраля 2022 года. Но у всех народов, населяющих Россию, после февраля 2022 года возникли вопросы о том, какое место в этой войне мы занимаем, почему мы: тюрки, башкиры, буряты вообще должны в ней участвовать, в войне, где один славянский этнос истребляет другой славянский этнос. Я не переоцениваю силу протеста вот этих настроений в России, потому что также глубок страх, в том числе кровавого распада страны. Никто в России не хочет жестких пертурбаций, которые связаны с насилием. Поэтому никто ничего вслух не озвучивает, находясь внутри страны, но желание вернуться к своим истокам есть. Татарская культура получила нового слушателя даже среди русских людей, которые хотят понять, что такое на самом деле Россия, потому это такое огромное богатство — то количество этносов, которые населяют нашу страну и так бездарно много культур просто слито. Татарская культура в этом смысле — в привилегированном положении, потому что нас много. Хотя за последние десять лет на один миллион сократилось количество говорящих на татарском языке, в связи с политикой последних лет — отмена татарского как обязательного языка в школах и т.д
Мне кажется, что сейчас как будто появилось ощущение ценности, что есть что-то еще, кроме русского мира и имперской истории, как будто такое ощущение возникло в голове у многих. Многие обратились к культурам, которые находятся в пределах России и не слушают пропагандистские нарративы.
Смотрите также: